«Оценивать… не злоупотребляя»
В здании ЦК партии на Старой площади еще весной 1939-го у кого-то из членов Политбюро родилась мысль подготовить в честь дня рождения вождя книгу. То будет памятник на века и руководителю советского народа, и самому народу. Назвать решили просто, как это любит вождь: «Сталин. К 60-летию со дня рождения».
Кто же достоин стать ее автором? Цековцы несколько недель составляли и пересоставляли список. В него вошли — понятное дело — все члены Политбюро. Не забыты преданные первой Стране Советов глава Коминтерна болгарин Георгий Димитров, глава испанских коммунистов Долорес Ибаррури, еще несколько зарубежных деятелей. Приглашены в авторы герой-полярник Иван Папанин, герой-летчик Николай Каманин, авиаконструктор Сергей Ильюшин, гордость армии композитор и дирижер Александр Александров… Не забыты и писатели, но почему-то малым числом, среди них Алексей Толстой и Михаил Шолохов. (Когда книга выйдет, Шолохов обратит внимание на заголовок толстовской статьи: «За Родину! За Сталина!» В Великую Отечественную войну, наверное, вспомнил, откуда пошел боевой призыв бесстрашных армейских политруков. Опередил Толстой время.)
Шолоховская «статейка» была передана Сталиным не только в «Правду», но и в редколлегию будущей книги. Там и там, как только ее получили, удивились: всего три страницы типографского шрифта, когда у других по 10–15 страниц и более. Как же это так, романист? Можно предположить, что, когда прочитали, первой мыслью стало желание оспорить указание Сталина ее напечатать. Но кто осмелится возразить?
«Правда» все-таки поосторожничала. «Статейка» появилась в газете только после юбилея: 23 декабря, да и то на третьей странице, стиснутая со всех сторон пространными статьями.
Не зря Шолохов высказал Сталину опаску — станут ли печатать? Он многим рисковал, когда взялся укорять подхалимов: «Мне кажется, некоторые из тех, кто привычной рукой пишет резолюции и статьи, иногда забывают, говоря о Сталине, что можно благодарить без многословия, любить без частных упоминаний об этом и оценивать деятельность великого человека, не злоупотребляя эпитетами».
Так своеобразно в те юбилейные дни Шолохов предостерег Сталина и общество от того, что со временем будет названо «культом личности». (После погромного для памяти вождя доклада Н. С. Хрущева на XX съезде КПСС в 1956 году, где он развенчивал «культ личности» Сталина, Шолохов остроумно заметил: «Конечно, культ был, но была и личность».)
Высокий смысл его намерений углядели тогда, когда сопоставили, что написал он и что иные поздравители. Сборник открывается письмом ЦК с заголовком «Великому продолжателю дела Ленина — товарищу Сталину!». Заканчивался такой же фанфарной редакционной статьей «Со Сталиным во главе, вперед к коммунизму!».
И каково же было читать шолоховские урезонивания соавторам по юбилейной книге и газете, гораздым на пышные «эпитеты»? А это Молотов, Ворошилов, Каганович, Берия, Микоян, Калинин, Емельян Ярославский… Каждый из них прошел школу подполья, тюрем, ссылок и революционного братства с культом пролетарской прямоты и откровенности. Но давно с ним распрощались и теперь создают культ своего верховного руководителя. Будущий разоблачитель Сталина Никита Хрущев всем своим соратникам дал фору. Напечатал величальную статью — почти стихи в прозе: «Сталин — друг народа в своей простоте. Сталин — отец народа в своей любви к народу. Сталин — вождь народов в своей мудрости руководителя борьбой народов…»
–1933 годов и репрессии…
И еще Шолохов отвел от жертв голода страшное обвинение в «саботаже».
Все это отзвук письма Сталину 1933 года. Тогда Шолохов не ответил. Спустя семь лет ответил.
Уже самая первая фраза его письма разоблачала, что не просто — только из-за природной стихии — нагрянул голод. Его сотворили, и он стал именоваться голодомором. Кто виновен? Назвал для Сталина и для будущих читателей без экивоков: «краевое руководство».
Вторая строка письма Шолохова выявила, как был организован именно голодомор: «Под видом борьбы с саботажем в колхозах — лишили колхозников хлеба. Весь хлеб, в том числе и выданный авансом на трудодни, был изъят… В колхозах начался голод».
«…под видом борьбы с саботажем…».
«Многие коммунисты, указывающие руководителям края на неправильность и недопустимость проводимой ими политической линии, были исключены из партии и арестованы».
Шолохов не забыл, что Сталин помог хлебом. Но написал это так, чтобы страна впервые узнала, в каком состоянии принималась эта помощь казаками: «Некоторые из них пришли на собрание сами, многих привезли на подводах, так как от голода и истощения они уже были не в состоянии ходить».
В конце «статейки» все-таки шли юбилейные благодарствия юбиляру в несколько строк. Но странно выписаны — не от автора. Они отданы безыменному персонажу — старику-казаку. Он под пером Шолохова как бы забывает про всенародные торжества и о необходимости «эпитетов»: «После этого за столом начнется разговор о политике, о хлебе, что причитается на трудодни, о всходах озимой пшеницы и о видах на будущий урожай». Все — точка!
Шолохов напомнил Сталину и его окружению, как не надо с народом и как бы надо.
…