ПОСЛЕВОЕННЫЕ ЗАБОТЫ
Прощание со Сталиным. «Тихий Дон» — 20 лет спустя. Кто автор новой главы? Сигналы из Стокгольма. Сцены семейной жизни. Матросский сундучок. Записки бедного студента. Переполох на партсъезде. ЦК и школьные учебники
Глава первая
1946–1948: НЕИСПОЛНЕННОЕ ПОРУЧЕНИЕ
Возвращение в Вёшки… Мария Петровна запомнила одну из главных примет тогдашнего житья-бытья: «После войны в станице жилось тяжко, кто только к нам не приходил за помощью! Чаще всего вдовы. Они от зари до зари в поле, а дети разутые, раздетые. Засуха стояла, не приведи господь. Я всегда вещи покупала про запас. И все отдавала, а если могла, то и деньгами помогала…»
Подхалимские придумки критика
Война не уходила из памяти. Первое время у Михаила Александровича нервы были так взвинчены, что часто не спал ночами или во сне вспоминал выстраданное, а однажды вскрикнул: «Вот откуда стреляют, надо снять!..» Как-то увидел фронтовой снимок — на задымленном поле сгорбленная фигурка солдата, что звал в атаку, и тихо сказал: «Вот это настоящая война, так было».
Восемь месяцев мирной жизни. Страна переодевается в рабочие спецовки…
Шолохов понимает, что в глазах своих читателей — а их миллионы — выглядит закоренелым должником: не окончены целых два романа, — «Поднятая целина» и «Они сражались за родину»; неловко даже перед семьей.
Читатели не забывают и власть не забывает. Сталин после войны прежнего отношения к нему не изменил. И ценит талант, и насторожен независимостью. Вдруг поручил Жданову предложить Шолохову пост генерального секретаря Союза советских писателей. Тот его вызвал:
— Михаил Александрович, у нас к вам серьезная просьба. Фадеев пишет роман о Краснодоне. Судя по всему, работает с большим настроением. Так не смогли бы вы, хотя бы ненадолго, возглавить писательский Союз?
— Андрей Александрович, за предложение спасибо. Но дело вот в чем. Через три часа отходит поезд на Ростов, и я уже взял билет…
Вот тебе, мол, хомут да дуга, а я тебе не слуга. И даже не задумался, каково будет Жданову докладывать вождю об отказе.
Отказался от высокого поста, но не отказывается от участия в жизни своих избирателей. Оправдывается в письме Ефиму Пермитину: «Был в Москве и не увиделся с тобой потому, что депутатских дел, хождений по министерским приемным и пр. хватило как раз по завязку…» Однако же в общении с больным земляком легко спускается со столичных высот к хуторскому куреню: «По моей просьбе Вёшенский РИК возбудит ходатайство… Путевку достанем. Необходимо Вам поговорить с врачами и выяснить, — куда и в какой санаторий…» Или просит власти позаботиться об одной сельской библиотеке: «Если у Вас есть возможность, убедительно прошу оказать помощь в приобретении книг…» Но никак не хочет писать предисловие к роману одного своего доброго знакомца: «Ради бога уволь. Не мой это „жанр“…»
как странно он отнесся к доверию вождя. В 1952-м секретарям ЦК передали «Справку Отдела художественной литературы и искусства ЦК ВКП(б) о работе Комитета по Сталинским премиям в области искусств и литературы». В разделе «Пассивность некоторых членов Комитета» в числе грешников назван Шолохов. Его даже предложили исключить из комитета, да одумались.
Потом объявился Сергей Ермолинский — предложил идею киносценария «Тихого Дона». Все было бы хорошо, если бы давний собрат по искусству не был осужден как «враг народа». Он находился в политссылке: паспорта не было, разрешались только краткие наезды по вызову киностудии. Ответный порыв — помогать изгою. Приглашает в Вёшки, обещает встречу по приезде в Москву, читает-перечитывает варианты сценария, обогащает творческими советами и, наконец, рекомендует его начальству «Мосфильма» («Вполне доверяю кинематографическому опыту т. Ермолинского…»).
Этого показалось мало. Узнав, что приятелю удалось перебраться в Тбилиси, шлет ему душевное, с лукавинкой, письмо: «Дорогой старик. Я прослезился, узнав из письма, как много ты совмещаешь в одном лице профессий… А вдруг без тебя не сумеют прожить в Тбилисском киномире? Что тогда? Прощай рыжики и маслята (не говоря уже о белых грибах), прощай бережки и язики в реке, и шторы на окнах, и левитановский пейзаж, и позолоченные корешки книг… Привет от Марии Петровны и меня. Обнимаю и надеюсь на встречу. Все желаемое сбывается, так ведь?»
Шолохов решил помочь ему реабилитироваться, что восстановило бы того в гражданских правах. Обратился к московскому городскому начальству. Но здесь не удостоили ответом. Он тогда — к секретарю Президиума Верховного Совета СССР: «Пересылаю Вам заявление т. Ермолинского на имя тов. Шверника о снятии судимости». Был бы перестраховщиком — так этим бы и ограничился. Но нет, отдает в залог весь свой авторитет: «Со своей стороны заявляю, что знаю Ермолинского как честного советского человека».
Увы, в тот сценарий, который разработал Шолохов, помимо его воли вписывается непредусмотренный персонаж — заместитель министра кинематографии со своим заключением: «Сценарий С. Ермолинского „Тихий Дон“ не сможет быть запущен в производство».
… 13 апреля 1946 года Сталин на Политбюро дает установку на новый курс в литературе и искусстве. Жданов по законам аппаратной жизни созывает работников ЦК. И от имени вождя пошли суровая критика и жесткие указания: «Хороших и крупных произведений у нас, к сожалению, мало… критику мы должны организовать отсюда — из Управления пропаганды… товарищ Сталин назвал как самый худший из толстых журналов „Новый мир“…»
Все это скажется на Шолохове. Не пожалеют переиздаваемый «Тихий Дон», хотя «хороших и крупных произведений мало». И организуют критику. И не станет почетным его пребывание в редколлегии «Нового мира»…
Он не мог не знать о критике журнала. Впору бежать из редколлегии или осуждать. Однако не опустился до этого состояния. Возможно, что с особым пристрастием перелистал апрельский номер журнала — что же вызвало державный гнев? Промашка за промашкой! О вожде только одно сочинение — небольшое стихотвореньице. Статья с безоговорочной похвалой нового романа опального Фадеева — вскоре Сталин обрушит на «Молодую гвардию» критику за недооценку партии. Восхваляется Есенин; любовь к нему возродилась в войну — вскоре его поэзия начисто исчезнет с печатных страниц: не учит активно строить социализм. Доброе слово сказано о казахском писателе и ученом Мухтаре Ауэзове — вскоре будет обвинен в национализме. Упомянут поэт Ярослав Смеляков — подписан приговор на тюрьму и ссылку. В числе сомнительных для партии авторов Вс. Иванов, С. Липкин, З. Паперный, Ю. Нагибин. С ними у Шолохова ничего общего — ни любви, ни дружбы, но сосуществуют, пока объединяет общее дело.
Политика и литература… Издаются и переиздаются главы шолоховского военного романа. Но их автор все никак не запечатлевает «гениального полководца». Тогда почти всяк пишущий запечатлевал. Критики растеряны. Было от чего растеряться. Как же рецензировать роман о войне, пропагандировать его и не находить в нем Сталина?
Может, повторяя идеологические маневры с «Поднятой целиной», может, обеспечивая себе возможность печататься, один критик в том году закончил свои пространные рассуждения о романе литприписками. Разглядел в «Они сражались за родину», что созданы замечательные образы воинов, а дальше пошел прибавлять от себя: «Воин Красной Армии — это внук Суворова, но вместе с тем — сын Ленина, современник Сталина, чьему полководческому таланту мы обязаны победой». Читалось будто цитата из романа. Так и придумают, что на вербе груша. Вот же какой верноподданнический реверанс от «Нового мира».
«няни», как издавна называли Дарью Александровну Бекетову, — уйму лет прожила в этом доме, — что из Москвы звонили!
Потом тот, кто звонил — помощник Сталина Поскребышев — перерассказал, как «погутарил» со старушкой:
— Алло, — сказал ей, — мне Михаила Александровича…
— А яво нету.
— А с кем я разговариваю?
— А ето его сиклитарь.
— Где же Михаил Александрович?
— Они на охоти. А чаво яму пиридать-то?
— Скажите, нет, лучше запишите, что звонил Поскребышев, помощник Сталина.
— Милок, да как же я запишу, ведь я неграмотная.
…В доме Шолоховых вдруг и радость, и слезы — от обретения и расставания одновременно. Старшая дочь Светлана знакомит родителей со старшиной-моряком — быть свадьбе. Но вместо свадебного путешествия — дальняя дорога на Дальний Восток, на Камчатку. Она там будет работать в областной газете, он — в этом беспокойном районе — служить советскому флоту; дослужится до адмирала.
— бабушка и дедушка!