Сюжет второй
«ОДНАЖДЫ ГПУ ПРИШЛО К ЭЗОПУ...»
Это — первая строка одной из тех басен, которые — иногда вдвоем, иногда втроем, а иногда и порознь сочиняли Николай Эрдман, Владимир Масс и Михаил Вольпин.
А вот — полный ее «текст слов»:
Однажды ГПУ пришло к Эзопу
И взяло старика за жопу.
А вывод ясен:
Не надо басен!
Справедливость этой их басенной морали всем троим авторам пришлось испытать на собственной шкуре.
Непосредственным поводом для ареста всех трех соавторов и отправки их в «места отдаленные» послужило следующее
► ПИСЬМО ЗАМЕСТИТЕЛЯ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ОГПУ Г. Г. ЯГОДЫ И. В. СТАЛИНУ
9 июля 1933 г.
ЦК ВКП(б) тов. Сталину
Направляю Вам некоторые из неопубликованных сатирических басен, на наш взгляд, контрреволюционного содержания, являющихся коллективным творчеством московских драматургов Эрдмана. Масса и Вольпина.
Басни эти довольно широко известны среди литературных и окололитературных кругов, где упомянутые авторы лично читают их.
Эрдман Н. Р. — 1900 г. рождения, беспартийный, автор шедшей у Мейерхольда комедии «Мандат», автор снятой с постановки пьесы «Самоубийца».
Масс В. З. — 1896 г. рождения, беспартийный, известен как соавтор Эрдмана по некоторым обозрениям и киносценариям. Масс — Эрдман являются авторами «Заседания о смехе».
Вольпин М. Д — 1902 г. рождения, поэт-сатирик, соавтор Эрдмана, сотрудник «Крокодила».
Полагаю, что указанных литераторов следовало бы или арестовать, или выслать за пределы Москвы в разные пункты.
Г. Ягода
(Власть и художественная интеллигенция. Документы. 1917—1953. М., 2002. Стр. 202-203).
Эта рекомендация вождем была одобрена, о чем свидетельствует следующий документ:
► ПИСЬМО ЗАМЕСТИТЕЛЯ
ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ОГПУ Я. С. АГРАНОВА
И. В. СТАЛИНУ ОБ АРЕСТЕ Н. Р. ЭРДМАНА, В. З.
МАССА И Э. ГЕРМАНА
25 октября 1933 г. Секретарю ЦК ВКП(б) тов. Сталину
11 октября с[его] г[ода] были арестованы Н. Эрдман, Вл Масс и Э. Герман — он же Эмиль Кроткий за распространение к[онтр]революционных] литературных произведений.
При обыске у Масса, Эрдмана и Германа обнаружены к[онтр]р[еволюционные] басни-сатиры.
Арестованные Эрдман, Масс и Герман подтвердили, что они являются авторами и распространителями обнаруженных у них к[онтр]р[еволюционных] произведений.
По постановлению особого совещания при коллегии ОГПУ от 14 октября Э. Герман выслан на 3 года в г. Камень Западно-Сибирского края. По постановлению особого совещания при коллегии ОГПУ от 16 октября Н. Эрдман выслан на 3 года в г. Енисейск Восточно-Сибирского края, а В. Масс — в г. Тобольск на Урале.
Приложение:
1) копия протокола допроса Н. Эрдмана от 15 октября [19]33 г.
2) копия протокола допроса В. Масса от 16 октября [19]33 г.
3) заявление В. Масса в коллегию ОГПУ от 16 октября [19]33 г.
Зам[еститель] председателя] ОГПУ
Я. Агранов
(Там же. Стр. 207).
Аресту и ссылке трех соавторов предшествовал скандал, разразившийся вокруг альманаха «Год шестнадцатый», задуманного Горьким и готовящегося к его приезду. (Готовил его под непосредственным наблюдением Горького и прямым его указаниям Л. Авербах.)
— и последовали — другие ежегодники: «Год семнадцатый», «Год восемнадцатый», «Год девятнадцатый» и др.) выглядел достойно и представлял молодую советскую литературу самыми авторитетными ее именами.
В состав будущего альманаха вошли К. Паустовский (повесть «Судьба Шарля Лансевиля»), либретто оперы Э. Багрицкого «Дума про Опанаса», написанное по мотивам знаменитой поэмы, запрещенной в 1932 году, Всеволод Иванов, пародии Александра Архангельского с иллюстрациями Кукрыниксов, впервые появившаяся на русском языке статья Д. Святополк-Мирского о творчестве Джеймса Джойса, «Маски» Андрея Белого, «Пространство Эвклида» К. Петрова-Водкина, «О'кей» Пильняка.
Дал Горький в этот альманах и только что переработанный им первый вариант своего «Егора Булычева».
Горькому, как видно, очень хотелось напечатать в альманахе и эрдмановского «Самоубийцу». Но это было нереально.
С публикацией в горьковском альманахе «Самоубийцы» дело не выгорело. Но представить себе свой первый советский альманах без Эрдмана Алексей Максимович не мог. В результате на его страницах появилось сатирическое обозрение Эрдмана и Масса «Заседание о смехе», вызвавшее грандиозный скандал, специальное решение Политбюро, изъятие той части тиража альманаха, которая не успело попасть в продажу, и появление нового, «очищенного» от этой крамолы его издания.
Поскольку изъятое из обращения издание первого варианта альманаха ныне представляет величайшую библиографическую редкость и пресловутое «Заседание о смехе» В. Масса и Н. Эрдмана современному читателю практически недоступно, для наглядности приведу его здесь полностью.
Итак:
► ВЛ. МАСС, Н. ЭРДМАН
ЗАСЕДАНИЕ О СМЕХЕ
Докладчик. Товарищи! Вы все, наверно,читали на страницах нашей печати, что нам нужно веселое, жизнерадостное искусство, нужно, чтобы зритель в театре смеялся. Да, товарищи, пролетариат хочет смеяться! Вот я и обращаюсь к вам для того, чтобы вы сообща обсудили этот вопрос и, так сказать, поставили его на практические рельсы. (Курьер подходит к докладчику и что-то говорит ему на ухо.) Да, да, сейчас, сейчас! Товарищи, начинайте без меня, я сейчас приду. (Уходит.)
Председатель. Кто хочет высказаться?
Первый. Я.
Председатель. Пожалуйста.
Первый. Товарищи! Товарищ Косупко с присущей ему прозорливостью обронил здесь довольно крылатую фразу о том, что пролетариат хочет смеяться. Но мы знаем, товарищи, что если пролетариат чего-нибудь хочет, даже если он хочет смеяться, тут уж, товарищи, не до смеха. Действительно, было бы очень смешно, если бы отдельные товарищи захотели шутить в тот момент, когда пролетариат хочет смеяться. Я думаю, что буду неизмеримо прав, если скажу, что смех на шестнадцатом году революции — это не шутка. Поэтому я прошу отнестись к смеху с максимальной серьезностью. Чего же нам нужно, товарищи? Нам нужно, чтобы широкие массы как можно больше смеялись. Нам, товарищи, до слез нужен смех. Я вижу, что кое-кто из присутствующих улыбается. Это, товарищи, позор! Когда я говорю о таком важном участке, как смех, то тут улыбаться нечего! Я тут ничего смешного не вижу. Я еще раз со всей категоричностью повторяю, что нам нужен смех. Вдумчивый, серьезный смех, без малейшей улыбки. Я кончил.
Председатель. Кто еще желает высказаться по смеху?
Второй. Разрешите!
Председатель. Прошу вас.
Второй. Товарищи! Предыдущий оратор, говоря о смехе, призывал нас к серьезности. Но, товарищи, сам предыдущий оратор отнесся к смеху далеко не серьезно. Предыдущий оратор сказал, что нам нужен смех. Я считаю, что такой вывод очень печален. Я считаю, товарищи, что каждый человек, прежде чем засмеяться, должен отдать себе полный и ясный отчет, над чем, почему и каким смехом он будет смеяться. Это самое главное. Какие же смехи мы имеем на сегодняшнее число? На сегодняшнее число мы имеем следующие смехи: их смех и наш смех.
Какая же разница между их смехом и нашим смехом? Первая отличительная черта нашего смеха — это та, что наш смех должен быть организованным. Что это значит? Что мы должны смеяться только над тем, о чем есть постановление общего собрания, что это действительно смешно. Провинция, например, должна согласовывать свой смех с центром. Авторы, например, должны согласовывать свой смех с реперткомом. Комсомол, например, должен согласовывать свой смех с Обществом старых большевиков. Что касается театров, то в театре зрители должны смеяться только в антрактах, после того, как они сообща обсудят все те места, которые вызывают у них гомерический хохот.
Третий. Разрешите мне.
Председатель. Одну минуту. Краткое слово по гомерическому хохоту имеет товарищ Гвоздилин.
Третий. Товарищи! Кроме нашего смеха и ихнего смеха, имеются еще несколько смехов, оставшихся нам от прошлых веков. Огромное место среди упомянутых смехов занимает так называемый гомерический хохот. Попробуем разобраться, как же будет относиться наш смех к данному хохоту. Что такое гомерический хохот? Гомерическим хохотом смеялся великий слепец Гомер. Следовательно, он смеялся над тем, чего он не видел. Нужен ли нам такой хохот?
Голоса. Нужен.
— Не нужен.
Третий. Я, товарищи, считаю, что нужен. Потому что смеяться над тем, что мы видим, это, я бы сказал, как-то... несколько неудобно!
Голоса. Правильно!
Третий. Разрешите поэтому считать гомерический хохот нашим смехом?
Голоса. Не нашим!
— Не целиком не нашим!
— Нашим!
— Не совсем нашим!
Третий. В таком случае будем считать его полунашим!
Голос. Если полунашим, значит, и полуихним!
Третий. Нет, полунашим и полунеихним!
Голос. Тогда уж лучше полуничейным!
Четвертый. Вношу предложение.
Председатель. Пожалуйста.
Четвертый. Предлагаю за невыясненностью гомерического хохота временно заменить его шекспировским смехом
Голоса. Правильно!
то, следовательно, он смеялся бодрым и здоровым смехом полуголодного разночинца. Пока еще на этот вопрос никто ответить не может, потому что происхождение Шекспира никому не известно. Может, товарищи, получиться конфуз: мы начнем смеяться шекспировским смехом, а Вильям Шекспир вдруг окажется лордом Ретлендом. Предлагаю поэтому от шекспировского смеха всячески воздержаться.
Председатель. Слово по текущему смеху возвращается товарищу Ваганькову.
Второй. Товарищи, я продолжаю. Вторая отличительная черта нашего смеха в том, что он должен быть массовым. Я считаю, что смех двух или трех человек или еще более возмутительный смех в одиночку — совершенно недопустим. Мы должны объявить решительную борьбу смехачам-одиночкам, ибо такой смех совершенно не поддается никакой квалификации. Скажем, сидит человек в трамвае и смеется, а над чем он смеется — черт его знает! Я считаю, что смеяться нужно начиная с 15 человек и под наблюдением опытного руководителя, причем каждый смех, перед тем как вырваться из груди, должен быть теоретически подкованным! Вот!..
Председатель. Поступила, товарищи, резолюция. Разрешите огласить?
Голоса. Просим, просим!
Председатель. Внимание, товарищи. Оглашаю резолюцию:
«Общее собрание ученого общества друзей советского смеха, заслушав доклад товарища Косупко на тему о смехе, постановляет: горячо приветствовать всякий смех, за исключением смехов:
а) животного;
б) утробного;
в) щекочущего;
г) пережевывающего;
д) смакующего;
е) кликушеского;
ж) деляческого;
з) межеумочного;
и) сумеречного;
к) лжездорового;
л) пяточного;
м) преждевременного;
н) преждевременного смеха с некоторым опозданием;
п) полуполовинчатого;
р) целиком половинчатого;
с) непонятного;
т) понятного, но немногим;
у) пустого;
ф) несерьезного;
х) поверхностного;
ц) гормонного;
ч) размагничивающего;
ш) обобщающего;
щ) мышино-жеребческого;
э) самодовольного;
ю) сытого;
я) общечеловеческого».
Товарищи, смехи еще остались, а алфавит уже кончился. Поэтому такие смехи, как, например: ехидный, недоговаривающий, подмышечный, видимый смех сквозь невидимые слезы, невидимый смех сквозь видимые слезы, а также: смех над кем-нибудь, смех как таковой и смех вообще — временно, до расширения алфавита, остаются вне букв. Безусловно рекомендуются следующие смехи:
а) смех над татарским игом,
б) смех над крепостным правом,
в) смех над господом нашим Иисусом Христом и
г) смех над Народным комиссариатом почт и теле- графов.
Председатель. Товарищи, я подразумевал телеграммы. Они опаздывают.
Второй. Так бы и говорил, что над телеграммами.
Третий. Я предлагаю этот пункт уточнить: не вообще над телеграммами, а над частными телеграммами.
Председатель. Кто возражает? Никто? Значит, так: над господом нашим Иисусом Христом и над частными телеграммами со следующими оговорками смех не должен:
а) поражать себя в голову;
б) пробуждать инстинкты.
Занавес вовремя опускается.
(Вопросы литературы. М., 2002. № 1. Стр. 260-266).
Тут я сразу же должен признаться, что отдал такое большое пространство книжного текста этому, не такому уж яркому, сочинению не только потому, что оно являет собой уникальную библиографическую редкость. (Тем более что уже не являет: ничто тайное не становится явным, и сравнительно недавно текст этот был опубликован в журнале «Вопросы литературы».)
Сделал же это я главным образом для того, чтобы читатель, так сказать, лично уверился в беззубости этой «политической сатиры» и подивился тому, что это, в общем-то, довольно невинное сочинение вызвало такой грандиозный скандал. (Специальное заседание и решение Политбюро, вмешательство всесильного ГПУ, обращения ведущих работников этого ведомства (Ягоды и Агранова) к Сталину и, наконец, высочайшее решение: арест и ссылка соавторов в разные «отдаленные места» Сибири.)
Все это вызовет у нас еще большее удивление, если мы вспомним, что в это самое время без всяких ограничений и тем более эксцессов печатались (и не где-нибудь, а в самой «Правде») куда более злые и острые сатирические фельетоны. И на эти самые темы.
Вспомним хотя бы знаменитый фельетон И. Ильфа и Е. Петрова «Как создавался «Робинзон» и другие их фельетоны, печатавшиеся в то время в самой «Правде».
Выходит, сатирические фельетоны одних литераторов можно из номера в номер печатать в «Правде», а других, сочинивших нечто похожее и на ту же тему, за ту же «провинность» арестовать и загнать — одного в город Камень Западно-Сибирского края, другого в Тобольск, а третьего — в Енисейск.
Могло ли быть такое?
То есть вообще-то могло быть всякое. И даже страховой полис, о котором Остап Бендер говорил, что только он один может дать человеку полную гарантию безопасности от любых невзгод, — даже он, если бы вдруг возникла такая необходимость, не мог бы не только постоянных авторов «Правды» Ильфа и Петрова, но и самого тогдашнего главного редактора этой газеты Н. И. Бухарина защитить от этой и даже более страшной участи.
И все-таки тут что-то не так.
Наверняка для ареста и ссылки в места отдаленные В. Масса и Н. Эрдмана была еще и какая-то другая, более основательная причина, чем сочиненное и напечатанное ими в альманахе «Год шестнадцатый» «Заседание о смехе». (Не говоря уже о М. Вольпине, который к созданию означенного сочинения вообще никакого отношения не имел.)
Да, такая причина действительно была. И в тогдашних литературных — да и не только литературных — кругах о ней было довольно широко известно.
* * *
На каком-то важном кремлевском приеме, куда были приглашены и где выступали лучшие артисты страны, к Василию Ивановичу Качалову, уже прочитавшему кое-что из своего обычного репертуара, обратился кто-то «из публики» с просьбой прочесть что-нибудь веселое, смешное. И Василий Иванович, бывший в тот момент, как видно, уже слегка подшофе и не вполне сообразив, перед кем выступает, прочел кое-что из своего, так сказать, домашнего репертуара.
— одна из его жен) Наталья Васильевна Чидсон рассказывает об этом так:
► Поводом для ссылки послужили, как говорили, басни и стихи Николая Робертовича, которые прочел Качалов на одном из приемов. Стихотворение называлось «Колыбельная». Вот его текст:
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Видишь, слон заснул у стула,
Танк забился под кровать,
Мама штепсель повернула,
Ты спокойно можешь спать.
За тебя не спят другие,
Дяди взрослые, большие.
За тебя сейчас не спит
Бородатый дядя Шмидт.
Он сидит за самоваром —
Двадцать восемь чашек в ряд, —
И за чашками герои
О геройстве говорят.
Льется мерная беседа
Лучших сталинских сынов,
И сияют в самоваре
Двадцать восемь орденов.
«Тайн, товарищи, в природе
Если тайны есть в природе,
Значит, нужно их открыть».
Это Шмидт, напившись чаю,
Говорит героям.
И герои отвечают:
«Хорошо, откроем».
Перед тем как открывать,
Чтоб набраться силы,
Все ложатся на кровать,
Как вот ты, мой милый.
Спят герои, с ними Шмидт
На медвежьей шкуре спит.
В миллионах разных спален
Спят все люди на земле...
Лишь один товарищ Сталин
Никогда не спит в Кремле.
(Н. Эрдман. Пьесы. Интермедии. Письма. Документы. Воспоминания современников. Стр. 336—337).
Аудиторией, к которой оно было неосторожно обращено, стихотворение это вполне могло быть воспринято как издевательское. А последние его строки так и вовсе смахивали на «оскорбление величества».
Но я не случайно обратил внимание читателя на то, что Наталья Васильевна была Николая Робертовича. Точнее — она была второй его женой, и познакомились они незадолго до войны, в 1940 году. Так что историю, о которой вся театральная Москва говорила семью-восемью годами раньше, она вполне могла знать лишь приблизительно и рассказать о ней не совсем достоверно.
На мысль о недостоверности этого ее рассказа наводит то, что герои-полярники, о которых говорится в стихотворении, героями стали позже — после эпопеи по спасению челюскинцев. Да и сам Шмидт, хоть полярным исследователем стал гораздо раньше, звания «Героя Советского Союза» удостоился только в 1937-м.
Гораздо достовернее та же история выглядит в изложении Анны Владимировны Масс — дочери Владимира Захаровича Масса, бывшего, как она уверяет, главным героем и чуть ли даже не единственной жертвой разразившегося скандала:
► Летом 1933 года Владимир Захарович <Масс> работал в составе киносъемочной группы в Сочи. Снимались «Веселые ребята»...
Как рассказывал мой отец, в Сочи случилось следующее. Он жил в одном гостиничном номере с Леонидом Утесовым. Июньской ночью в гостиницу явились двое военных и приказали следовать за ними.
— Утесов крикнул мне из окна: «Владимир Захарович, как же вы без плаща?» — и кинул свой плащ. Так меня и увезли в утесовском плаще.
Что же произошло?
Знаменитый в те годы артист МХАТа Василий Иванович Качалов был приглашен на правительственный прием в честь японского посла. Он прочитал несколько своих классических монологов, после этого устроители приема попросили его почитать что-нибудь легкое, эстрадного характера. И Качалов, не осознав, где и перед кем он выступает, прочитал три <басни> <Масса> («Фуга Баха», «Об очковтирательстве», «Случай с пастухом»). <Басни> этого цикла были известны узкому кругу писателей и актеров, в них отразилась литературная полемика, главным образом с рапповцами и рапповской критикой. Качалов закончил чтение <басен>.
В воздухе повис роковой вопрос:
— Кто автор этих хулиганских стихов?
И участь моего отца была предрешена...
Одновременно с Владимиром Массом был арестован и выслан в Енисейск Николай Эрдман — только что был опубликован в альманахе «Год шестнадцатый» их фельетон «Заседание о смехе».
А «Веселые ребята» вышли в срок и начали свое триумфальное шествие в пространстве и времени, только имен сценаристов в титрах не было. (Ныне имена авторов сценария восстановлены.)
В. <Масс> был выслан в Тобольск.
(А. Масс. Озорные басни и др. Вопросы литературы, 1988, №1. Стр. 255-260).
Получается, что Н. Эрдман влип в эту историю чуть ли не случайно: как соавтор Масса по злополучному «Заседанию о смехе».
На самом деле это было, конечно, не так. Но сообщению Анны Владимировны, что читал Качалов на том правительственном приеме в честь японского посла только басни В. Масса и какие именно, верить, я думаю, можно.
► ФУГА БАХА
Однажды Бах спросил свою подругу:
«Скажите мне, вы любите ли фугу?»
Смутясь и покраснев, как мак,
Подруга отвечала так:
«Не ожидала я увидеть в вас нахала.
Прошу вас, не теряйте головы.
Я — девушка и в жизни не видала
Того, что здесь назвали вы».
Мораль: у девушек, почти без исключенья,
Богатое воображенье.
► СЛУЧАЙ С ПАСТУХОМ
Один пастух, большой затейник,
Сел без штанов на муравейник.
Но муравьи бывают люты,
Когда им причиняют зло,
И через две иль три минуты
Он поднял крик на все село.
Он был искусан ими в знак протеста.
И, наконец, — третья, последняя:
► ОБ ОЧКОВТИРАТЕЛЬСТВЕ
В одном термометре вдруг захотела ртуть
Достигнуть сорока во что бы то ни стало.
И, в сей возможности не усомнясь нимало,
Пустилась в путь.
— Энтузиазм большая сила!
Вскричала ртуть и стала лезть.
Но ничего не выходило:
Все тридцать шесть и тридцать шесть.
— Ура! Вперед! На карте честь! —
Она кричит и лезет вон из шкуры.
Все тридцать шесть.
А что ж, друзья, и в жизни есть
Такого рода Реомюры:
Кричат: «Ура!»
Кричат: «Пора!»
А не выходит ни хера.
Если первая из этих трех басен могла возмутить только нравственное чувство целомудренной большевистской верхушки, то о двух других этого уже не скажешь.
«не занимай ответственного места») кое-кто из присутствующих вполне мог принять и на свой собственный счет. Ну, а что касается басни про ртуть, то в ее антисоветском характере и вовсе трудно было сомневаться. Уж очень и сюжет ее, и мораль («Кричат: «Ура!» Кричат: «Пора!» А не выходит ни хера!») напоминали главный тогдашний партийный, государственный лозунг: «Догнать и перегнать ведущие капиталистические страны!» Страна напрягалась из последних сил, но, в точном соответствии с моралью этой басни, «не выходило ни хера».
Все это было вполне достаточным основанием для того, чтобы кто-то из присутствующих (по слухам, это был Ворошилов) гневно вопросил:
— Кто автор этих хулиганских стихов?
По тем временам этого было еще маловато для того, чтобы закатать их в Сибирь.
За этим, однако, дело не стало.
Тотчас было дано распоряжение произвести у «хулиганов» обыск. И обыск этот, разумеется, дал свои результаты, открыв перед обыскивающими целую кладовую «контрреволюции», как это тогда называлось.
► ИЗ ПИСЬМА ЗАМЕСТИТЕЛЯ
ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ОГПУ Я. С АГРАНОВА
И. В. СТАЛИНУ
25 октября 1933 г. Секретарю ЦК ВКП(б) тов. Сталину
При обыске у Масса, Эрдмана и Германа обнаружены к[онтр]р[еволюционные] басни-сатиры.
Арестованные Эрдман, Масс и Герман подтвердили, что они являются авторами и распространителями обнаруженных у них к[онтр]р[еволюционных] произведении.
(Власть и художественная интеллигенция. Документы. 1917—1953. М., 2002. Стр. 207).
Сейчас все эти «контрреволюционные» произведения хорошо известны. Но установить, какие из них принадлежат Н. Эрдману, какие В. Массу, а какие они сочиняли вдвоем, практически уже невозможно.
► Известно, что Н. Р. Эрдманом написано множество басен. Некоторые из них — в соавторстве с В. З. Массом. Видимо, сегодня, когда обоих соавторов нет среди нас, установить с категорической достоверностью единоличное авторство или меру участия партнеров представляется, увы, невозможным.
Так, некоторые из басен, известных мне как эрдмановские — в чтении самого Николая Робертовича, а также Х. А. Локшиной, отличавшейся до последних дней феноменальной памятью, были опубликованы в журнале «Вопросы литературы» № 1 за 1988 год как басни В. З. Масса. Разгадка этого недоразумения кроется в том, что машинописные тексты басен хранились в архиве В. З. Масса без авторской подписи, что не исключало возможности публикации басен под двумя именами либо под любым из двух на выбор издателя. Видимо, следует признать двойное авторство этих басен. К этому склоняется и опубликовавшая их А. В. Масс.
(А. Хржановский. Из заметок и воспоминаний о Н. Р. Эрдмане. Н. Эрдман. Пьесы. Интермедии. Письма. Документы. Воспоминания современников. Стр. 385—386).
Помимо этой, тоже, конечно, очень важной причины, есть и другая не менее важная, из-за которой почти невозможно установить, какая басня кем из них была написана, а какие они сочиняли вдвоем.
Кроме общего направления мысли все (почти все) эти басни отличает некий эстетический канон, выработавшийся у соавторов в процессе их совместной работы. (Как у Ильфа и Петрова, в книге которых «Одноэтажная Америка» никакой текстолог уже не различит, какие ее главы авторы писали порознь, а какие вдвоем.)
Басня — старый, можно даже сказать, древний жанр. (Не зря соавторы в одной из самых знаменитых своих басен, явно имея в виду себя, поминают Эзопа)
перевернули. Можно даже сказать — вывернули наизнанку.
Строго говоря, эти их басни не столько продолжают и развивают этот старый (древний) жанр, сколько его пародируют.
Классическая басня, как известно, завершается (а иногда предваряется) «моралью», и эта ее мораль является непосредственным и логичным выводом из ее сюжета. Как, скажем, у Крылова в басне «Лебедь, рак и щука»:
Когда в товарищах согласья нет,
На лад их дело не пойдет
И выйдет из него не дело — только мука.
Или в басне «Квартет»:
А вы, друзья, как ни садитесь,
Всё в музыканты не годитесь.
У Эрдмана и Масса мораль их басни, как правило, не то что не вытекает из ее сюжета. Она ему даже не противоречит. Она просто НИКАК С НИМ НЕ СВЯЗАНА.
Взять хоть тот же «Случай с пастухом».
«не занимай ответственного места» с дурацким поступком затейника-пастуха, который сел на муравейник, решительно никак не связана. Разве только, если предположить, что этим своим поступком он нанес муравейнику и обитавшим в нем муравьям серьезный вред. (На что, кстати, намекает фраза, что муравьи искусали его не просто так, а - «в знак протеста».) Но даже при таком - весьма приблизительном - истолковании смысла этой басни следует признать, что с классической басенной традицией она имеет весьма мало общего.
Особенно отчетливо этот эстетический принцип выявлен в басне
► ВЕРБЛЮД И ИГОЛЬНОЕ УШКО
Один верблюд пролез в угольное ушко.
А это очень нелегко.
Все стали чествовать верблюда
Он — сверхверблюд!
Громадный труд!
Какая нужная работа!
За этот труд ему хвала и честь,
Но вот что он туда пролез - понятно,
А вот пускай попробует пролезть обратно.
Верблюд рассвирепел, как бес,
И вот его все знают города,
Его снимают все, о нем уж пишут книжки.
А наш верблюд — туда-сюда,
Туда-сюда без передышки.
И наконец сломал иголку.
Мораль: у нас неповторимая эпоха.
Но вот иголки делаем мы плохо.
Что ни говори, но уж ЭТА мораль из рассказанного нам басенного сюжета ну никак не вытекает. Хотя сама по себе, никак с этим сюжетом и не связанная, наверно, содержит в себе некую несомненную истину, о которой авторам и хотелось поведать читателям
Некий современник Байрона, тоже довольно известный в те времена поэт, сочинил обращенную к нему эпиграмму, смысл которой, если перевести ее на язык родных осин, звучал так:
Я, такой-то (имярек),
Живу с твоей сестрой.
О том, действительно ли этот самый имярек жил с сестрой Байрона, история умалчивает. Быть может, это была чистейшей воды клевета.
Но, возражая противнику ответной эпиграммой, в суть дела Байрон вдаваться не стал.
Убийственный его ответ на нее был таков:
А я, Джордж Байрон,
Живу с твоей женой.
— Позволь! — возмущенно вскричал байроновский оппонент. — Да ведь у тебя тут нет рифмы?
— Зато правда, — ответил Байрон.
Из этой истории — скорее всего выдуманной — следуют по крайней мере два вывода.
Первый состоит в том, что байроновский оппонент в литературе был человек не случайный, поскольку эпиграммой собрата он был задет и оскорблен не как муж-рогоносец, а как профессионал-стихотворец. Что же касается второго вывода, то он тоже важен. Смысл его в том, что правда в искусстве — дело тоже не последнее.
Тут столкнулись две разные эстетики.
На каждый упрек, что вот, мол, ваша мораль никак не вытекает ни из логики, ни из смысла, ни из содержания рассказанного вами сюжета, они могли бы, подобно Байрону, ответить:
— Зато это правда.
Без большого риска ошибиться я мог бы сказать, что ответить таким образом они могли бы даже с большим основанием, чем британский классик, поскольку тот вполне мог ради красного словца и пренебречь истиной. А у них, как стрелка компаса на север, мораль каждой их басни неизменно и неуклонно нацелена НА ПРАВДУ. И правда эта далеко не всегда так примитивно проста и даже мелочна, как в случае с верблюдом и плохими иголками. Сплошь и рядом — это весьма серьезная и даже глубокая правда.
Взять хотя бы вот такую их басню:
► ФРЕЙДИСТ
Один фрейдист, придя из института
К себе домой, узрел ученика, который почему-то
Сидел на канапе с его женой.
Причем сидел в такой нелепой позе,
Ученый головой поник:
Моя жена и мой же ученик!
Что может означать подобное явленье!
Должно же быть ему у Фрейда объясненье!
Но все же этот факт какого будет типа?
«Нарцизм» ли это?
Комплекс ли Эдипа?
Как мне точней всего его назвать?
И очень просто назывался.
Вот так и мы порой, как комики,
Ответа ищем в экономике.
А он один и там и тут:
И нас ебут.
При всей своей, казалось бы, предельной удаленности от классической басенной традиции, эта басня Масса и Эрдмана как раз наиболее к ней близка. Недаром в нее даже органично вплелась прямая цитата из дедушки Крылова: «А ларчик просто открывался».
Ход размышлений и колебаний ученого-фрейдиста из этой басни и впрямь того же свойства, что направление мыслей у крыловского умельца-механика:
Взглянув на Ларчик, он сказал: «Ларец с секретом Так: он и без замка;
Не смейтесь так исподтишка!
Я отыщу секрет, и Ларчик вам открою.
В механике и я чего-нибудь да стою».
Вот за Ларец принялся он:
И голову свою ломает,
То гвоздик, то другой, то скобку пожимает.
Тут, глядя на него, иной
Качает головой,
Вот так же, наверно, качали головами, шептались и смеялись меж собой и друзья-приятели ученого-фрейдиста, который, увидав жену в объятиях ученика, в соответствии с законами своей науки стал ломать голову что бы это могло значить:
«Нарцизм» ли это?
Комплекс ли Эдипа?
А дело, между тем, было такое же ясное, как с крыловским Ларчиком.
А экономика, как это сразу же и выясняется, тут при том, что у нас с нею делают именно то, что ученик высокоумного фрейдиста делал с его женой. Но чтобы понять это, надо было обратиться не к Фрейду, а к Марксу, который открыл закон стоимости. Ну и, конечно, к Сталину, который объявил, что при социализме этот закон действует «в преобразованном виде».
Говоря попросту, это означало, что экономику у нас насилуют. А уж вслед за ней — и нас, пользующихся плодами этой самой изнасилованной экономики.
Строго говоря, если пресловутый, якобы открытый Марксом закон стоимости — это действительно ЗАКОН, то действовать в «преобразованном виде» он не может. (С равным успехом можно было бы объявить, что и ЗАКОН НЬЮТОНА при социализме тоже действует «в преобразованном виде».)
Честнее было бы сказать, что пресловутый ЗАКОН СТОИМОСТИ при социализме вообще не действует. Что он —ОТМЕНЕН, как оно, в сущности, и было. И вот поэтому-то авторы басни употребили в этом случае словцо не из ряда нормативной лексики, сказав, скажем, что экономику у нас насилуют, а выразились грубо, по-матерному. Это грубое матерное слово с гораздо большей точностью выражало суть описываемого явления, чем любой интеллигентный эвфемизм. Так что обращение к ненормативной лексике в этом случае было продиктовано отнюдь не хулиганством, а стремлением как можно точнее выразить самую суть дела. То есть стремлением к предельной художественной ПРАВДЕ.
«Очковтирательство»:
Кричат: «Ура!»
Кричат: «Пора!»
А не выходит ни хера.
Напиши авторы вместо последней строки, скажем: «А не выходит ничего», - не только художественный эффект, но и уровень ПРАВДЫ был бы тут уже совсем другой.
Принцип всюду один. Тот самый — байроновский. Нет рифмы, говорите вы? Мораль не вытекает из басенного сюжета и самого содержания басни? Что ж: ЗАТО ПРАВДА.
► СМЕТАНА
Мы любим подмечать у недругов изъяны,
И направлять на них насмешек острие.
— Скажите, вы еда или питье?
Сметана молвила:
— Оставьте ваши шутки!
Действительно, я где-то в промежутке.
Всего важнее то, что я вкусна
И все, как правило, бывают мною сыты.
Вот так же точно и гермафродиты:
Тот, кто на свет их произвел,
Но ведь в конце концов
Существенен не пол,
А классовая принадлежность.
Спор молока со сметаной с темой гермафродитов еще как-то более или менее сообразуется. Ведь они тоже - неведомо что. То ли еда, то ли питье...
А при том, что так оно и было тогда на самом деле. Классовая принадлежность была важнее, чем образованность, ум, талант, честь, благородство и все прочие человеческие качества. Такова была официальная установка.
Вспомним знаменитый диалог Сталина с Гербертом Уэллсом
Уэллс сказал, что не согласен с «упрощенной классификацией человечества на богатых и бедных»:
► Разве на Западе мало людей, для которых нажива не цель, которые обладают известными средствами, хотят их инвестировать, получают от этого прибыль, но совсем не в этом видят цель своей деятельности?.. Разве мало талантливых и преданных инженеров, организаторов хозяйства, деятельность которых движется стимулами совсем иными, чем нажива?
► Вы возражаете против упрощенной классификации людей на богатых и бедных. Конечно, есть средние слои, есть и та техническая интеллигенция, о которой вы говорите и в среде которой есть очень хорошие, очень честные люди. Есть в этой среде и нечестные, злые люди. Всякие есть. Но прежде всего человеческое общество делится на богатых и бедных, на имущих и эксплуатируемых, и отвлечься от этого основного деления и от противоречия между бедными и богатыми — значит отвлечься от основного факта.
(И. Сталин. Сочинения. Т. 14. М., 2007. Стр. 17-18).
Конечно, авторы басни издевались и над этой теоретической сталинской установкой, но в особенности над тем, как развернулась она на практике тогдашнего советского государства. «Классовая принадлежность» была категорией не просто важной, а во многих (почти во всех) случаях решающей. Достаточно сказать, что существовали официально утвержденные льготы для приема в вузы детей рабочих и крестьян. Константин Симонов, например, чтобы получить доступ к высшему образованию, должен был сперва поработать на заводе, а потом пройти через рабфак, чтобы замолить таким образом свое «непролетарское происхождение». Больше того! Существовали такие же установки и для профессоров: вполне официально им предлагалось студентам пролетарского происхождения завышать оценки, а непролетарского — занижать...
Конечно, неоднократное обращение авторов крамольных басен к ненормативной лексике уже само по себе давало основания обвинить их в хулиганстве и сшить им какое-нибудь дело. Тем более что скандал на приеме в честь японского посла, когда Качалов прочел злополучные басни, проявился, как рассказывали, в гневной реплике Ворошилова:
— Кто автор этих хулиганских стихов?
Но ГПУ, коль оно уже занялось этим вопросом (а не заняться им теперь оно уже не могло), гораздо больше заинтересовало, куда, как выражался в таких случаях М. М. Зощенко, «направлено жало этой художественной сатиры».
У классиков (Лафонтена, Крылова, того же Эзопа) эти их сатирические жала были направлены в разные стороны. Классики своими баснями бичевали самые разнообразные пороки, изъяны и слабости человеческой натуры. А тут дело явно выглядело иначе. При всей жанровой и содержательной пестроте этих басен Эрдмана и Масса мишень для их сатирических стрел всегда была одна.
Взять хоть вот эту, самую коротенькую (говорили, что в тот злополучный вечер она тоже была прочитана Качаловым):
► ВОРОНА И СЫР
Читатель скажет: Бога нет!
Читатель, милый, ты придира!
Да, Бога нет. Но нет и сыра.
Или — вот эту, тоже короткую:
► ДИАЛЕКТИЧЕСКИЙ ОСЕЛ
Мы пишем не для похвалы,
А для внушения морали.
В лесу однажды все ослы
Вдруг диалектиками стали.
Царит сейчас во всей вселенной,
Диалектический осел
Глуп так же, как обыкновенный.
Мириться с тем, что к власти пришли «диалектические ослы», от которых теперь все зависит, было, конечно, нелегко. Но даже и с этим можно было смириться, пока оставалась возможность выкричаться. Хоть в баснях:
► НЕПРЕЛОЖНЫЙ ЗАКОН
Мы обновляем быт
И все его детали.
«Рояль был весь раскрыт,
И струны в нем дрожали...»
— Чего дрожите вы? — спросили у страдальцев
Игравшие сонату десять пальцев.
— Нам нестерпим такой режим,
Вы бьете нас — и мы дрожим!..
Но им ответствовали руки,
Когда вас бьют, вы издаете звуки,
А если вас не бить, вы будете молчать.
Смысл этой краткой басни ясен:
Когда б не били нас,
Обратившись к презренной прозе, можно выразиться еще яснее. Да, «нам нестерпим такой режим», но мы готовы мириться с ним, пока у нас еще остается возможность сказать об этом вслух.
Но то-то и дело, что при этом режиме сложилась принципиально иная ситуация. Режим властно сказал: «Не надо басен!» И об этом — еще одна их басня, помимо той, которую мы уже знаем:
► СЛУЧАЙ В ГАРЕМЕ
Однажды наклонилась близко
А деспотичный шах меж тем
Уже успел войти в гарем.
— Ага! В гареме? Ночью?.. Вместе? —
Воскликнул шах. — Я жажду мести!
Тут визирь шаху так сказал:
— Зачем же звать его к ответу?
Почто ему готовишь месть?
О, шах! У евнуха ведь нету!
— Но у нее, мерзавки, есть!
— Пойми, лишен он этой штуки!
—А руки?
Срубить!
Палач взмахнул мечом,
Но оказался в дураках,
Представьте, все же старый шах.
Над шахом евнух долго издевался:
Язык-то у него остался!
У нас есть то и сё,
Но нету языка.
В ту же мишень (в советскую власть) било и такое их короткое ироническое стихотворение:
► ПОЭТ
Хоть он и не был Пушкину сродни,
Спросил: «Куда вы удалились,
Весны моей златые дни?»
Златые дни ответствовали так:
— Мы не могли не удалиться,
Раз здесь у вас такой бардак
И вообще, черт знает что творится!
Златые дни в отсталости своей
Не понимали наших дней.
«Эзопу».
Остается тут лишь одна маленькая неясность.
Что послужило причиной визита? Скандал, разразившийся вокруг альманаха «Год шестнадцатый», в котором было напечатано возмутившее начальство «Заседание о смехе»? Или скандал, связанный с теми несколькими, по сравнению с другими их баснями, в общем, довольно безобидными, которые Качалов прочел на приеме в честь японского посла?
* * *
На этот счет есть и другая точка зрения, суть которой сводится к тому, что истинным поводом для скандала явились еще более ранние события.
► С 1923 года Николай Эрдман и Владимир Масс начали работать в соавторстве: писали музыкальные спектакли для мюзик-холлов, песенки, пародии, басни. С их (в соавторстве с В. Типотом) спектакля «Москва с точки зрения» начался Московский театр Сатиры. Молодой Леонид Утесов со своим джаз-оркестром приобрел шумный успех благодаря эстрадному обозрению «Музыкальный магазин», а кинорежиссер Григорий Александров, оценив успех этого представления у публики, предложил авторам написать на его основе сценарий кинокомедии. Так началась работа над фильмом «Веселые ребята». В конце августа 1933 года киногруппа вместе с авторами уехала на съемки в Гагры. Работа почти заканчивалась, как вдруг, жаркой ночью, оба автора были арестованы и увезены в Москву на Лубянку. Считается, что причиной ареста были басни, которые прочитал на концерте в Кремле артист МХАТа Василий Иванович Качалов и которые вызвали гнев Ворошилова. Во всяком случае, Качалов до конца своих дней переживал эту историю, хотя ни мой отец, ни мать никогда его не винили. Откуда он мог знать, что так получится? Он в те годы много читал всякого озорного, даже хулиганского — Баркова, например. Его попросили прочитать смешное — он и прочитал. Тут не было никакого умысла. Однако не исключено, что история с Качаловым была лишь поводом для ареста, а причина была в другом. Существует версия музыкального журналиста Анатолия Агамирова (он излагал ее моему другу, американскому исследователю жизни и творчества Эрдмана Джону Фридману). В двадцатые годы Эрдман приятельствовал с семьей наркома просвещения Луначарского, бывал у него дома в Денежном переулке. Человек энциклопедически образованный, сам писавший пьесы, Луначарский высоко оценивал талант Эрдмана. И когда в 1929 году Эрдман принес ему рукопись второй своей пьесы — «Самоубийца», — Луначарский предложил устроить общественную читку у себя дома. В назначенный день Эрдман пришел домой к Луначарскому читать пьесу. Он ожидал, что будут театральные и литературные деятели. Однако Луначарский пригласил слушать пьесу не их, а тех, от кого гораздо больше зависела судьба пьесы и самого автора — членов правительства: Пятакова, Радека, Ворошилова — людей, которые, в числе прочего, занимались и проблемами культуры. И вот Эрдман читает пьесу «Самоубийца», полную остроумнейших реприз и ситуаций. Читает при полном и угрюмом молчании. Ни на одну репризу аудитория, собравшаяся за дубовым резным столом, не реагирует (все это рассказывала Агамирову его мать, родственница жены Луначарского, присутствовавшая при читке). Читка закончилась. Начался ужин. О пьесе — ни слова. После ужина гости встали и, сославшись на то, что их внизу ждут машины, ушли. Эрдман, подавленный, огорченный, попрощался с хозяевами и пошел в переднюю одеваться. Луначарский подал ему пальто и сказал: «Коля! Вы написали гениальную пьесу. Но пока я нарком просвещения, она не будет идти на советской сцене. Поверьте, так будет для вас лучше». Напрасно Эрдман пытался пристроить пьесу во МХАТ, в театр Революции. Все попытки оканчивались неудачей. Пьесу так и не разрешили. Возможно, Ворошилов еще с того вечера затаил недоверие к Эрдману. Он понял опасность его пера. Но поскольку Луначарский, из желания оградить Эрдмана от неприятностей, постановку пьесы не разрешил и она нигде не шла, то придраться было вроде бы не к чему. Тогда придрались к басням.
— допросы, которые вел следователь Шиваров, потом — ссыльный этап. Масс был отправлен в Тобольск, Эрдман — в Енисейск. Оба отделались сравнительно легко: всего лишь по три года ссылки и «минус десять», то есть без права проживания по отбытии ссылки в Москве и в других крупных городах.
(А. Масс. Вахтанговские дети. М., 2005. Стр. 5-8).
Такая «общественная читка» «Самоубийцы» у Луначарского, быть может, и была. И Пятаков, Радек и Ворошилов, быть может, на ней действительно присутствовали. И реакция их вполне могла быть такой, какая здесь описана. И Луначарский, провожая Эрдмана и подавая ему пальто, вполне мог сказать ему нечто похожее на то, что, по этой версии, он ему сказал.
Но истинной причиной ареста Эрдмана и Масса все это быть, конечно, не могло.
Начать с того, что Луначарский никак не мог «из желания оградить Эрдмана от неприятностей» запретить его «Самоубийцу». Судьба пьесы, как мы знаем, решалась совсем в иных, более высоких инстанциях. И не «пытался Эрдман пристроить свою пьесу во МХАТ», а принята она была к постановке двумя театрами вполне официально и «с высочайшего соизволения». Да и времени от описанного Анной Владимировной эпизода до ареста ее отца и его соавтора прошло слишком много. Если причиной ареста была эта «общественная читка», почему Эрдмана не арестовали сразу? И при чем тут тогда ни в чем не повинный Масс?
«Заседание о смехе», либо — басни. Остается только установить, какой из этих двух скандалов повлек за собой вмешательство ГПУ. То есть — что чему предшествовало.
Установить это нетрудно, благодаря уже известному нам письму Всеволода Вишневского Зинаиде Райх. Там, если помните, была у него такая фраза:
► ... с каких пор Эрдман, автор грязных басен и «Самоубийцы», стал свежим, бодрым нашим писателем?
(Н. Эрдман. Пьесы. Интермедии. Письма. Коку менты. Воспоминания современников. Стр. 288).
Письмо, содержащее эту реплику, было написано 11 января 1932 года.
«грязных басен», в это время ему было уже известно.
А скандал вокруг альманаха «Год шестнадцатый» разразился в мае 1933-го. И А. Стецкий тоже наверняка знал о том, что случилось на приеме японского посла. Но альманах почему-то не задержал: видимо, какой это дело примет оборот, было тогда еще неизвестно, и, зная о письме Сталина Станиславскому, он занял осторожную, выжидательную позицию. А узнав, что судьба соавторов решена, стал оправдываться, объяснять свою «потерю бдительности» высокими дипломатическими соображениями.
► Этот альманах следовало задержать. Не сделал я этого только потому, что он вышел как раз в день приезда Горького сюда и это было бы для него весьма неприятным сюрпризом
(Из докладной записки заведующего отделом культурно-просветительной работы ЦК ВКП(б) А. И. Стецкого секретарям ЦК ВКП(б) тов. Сталину и Кагановичу. Власть и художественная интеллигенция. Документы. 1917-1953. Стр. 200).
Итак, сомнений нет: причиной ареста Николая Эрдмана и Владимира Масса стали их басни.
— по тем временам весьма мягкого приговора — по крайней мере для одного из них оказались ужасны. В известном смысле можно даже сказать — смертельны.