Комиссия
Никто из писавших о рукописи не обратил внимания на пометы в ее тексте – подчеркивания букв (от одной до нескольких) в некоторых словах. Расположены эти пометы крайне неравномерно: в первых трех частях романа их нет вовсе, в рукописях 4-й части мы находим 6 помет, зато в 5-й части их насчитывается уже 30.
Что же отмечено?
На странице 12-й черновика 4-й части помета выглядит так:
“Вы братья по труду, на ру? ках ваших еще ? зажили следы кровавых мозолей труда, делить вам нечего”.
Несомненно, что в данном месте отмечен пропуск отрицания “не”: “еще не зажили следы”.
Другая помета (с. 41):
“<…> и на первом [сн] хрушком снегу <…>”
Видимо, слово “хрушкий” (нередкое в языке романа) показалось читавшему странным, и он заподозрил здесь описку.
Еще помета (на той же странице):
“Там, за увалом [красный от ветра] у немцев мейтенант саксонец <…>"
Здесь все ясно: вместо “мейтенант” следовало написать “лейтенант”.
В беловике же 4-й части обнаружилось следующее (с. 87):
“Они шли по изредка перекидываясь незначительными фразами”.
Что здесь странного? А то, что герои данного пассажа совершают прогулку по Петрограду! Не удовлетворившись подчеркиванием, прочитавший это поставил после слова “Тверской” еще и вопросительный знак – ?
А вот и рукопись части 5-ой:
“<…> направляясь на левую сторона Дона” (с. 3);
“<…> полы демисезонного старенького польто <…>” (с. 13);
“<…> Есть злой упор и в тоже время сохранилось хорошее, человеческое. Он не задумается подмахнуть смертный приговор какому-нибудь саботажнику Верхоцкому и в тоже время умеет беречь и заботиться о товарище” (с. 18);
“Зверопадобные какие-то <…>” (С. 20);
“<…> Григорий провалялся в походном лагарете на Миллерово неделю <…>” (с. 62);
“<…> радость испытывал при одной мысли, что уводит домашних, хутор <…>” (с. 62);
“<…> обращаясь к утонувшей кобиле <…>” (с. 78);"
“По лестнице пряжками спускался ад"ютант Каледина Молдавский” (с. 81);.
“<…>кто-то пробовал пр<.>]онизировать <…>” (с. 93);
“Его с раздрожением перебил Старобельский” (с. 94);.
“<…> отрывисто похахотал и круто оборвал смех <…>” (с. 111);
“<…> на краю хутора износиловали двух казачек <…>” (с. 113);
“Над дорогой в золе капались куры <…>” (с. 121) – и так далее.
– они бы не посмели марать драгоценный манускрипт, да и задачи уличить Шолохова в неграмотности перед собой не ставили. Значит, сделать это мог тот, кто никакого пиетета к рукописи не испытывал. Кандидатуру редактора можно сразу отвергнуть: смысловые, грамматические и орфографические ошибки редактор не отмечает – он их исправляет.
Остается вспомнить, как рукопись оказалась в Москве: Шолохов представил ее на рассмотрение комиссии, проверявшей слухи о шолоховском плагиате. И, следовательно, перед нами – зримые следы экспертизы.
Пометы имеются только на рукописях 4-й и 5-й частей, т. е. 2-й книги романа. По всей вероятности, экспертиза была поручена двум людям: один анализировал первую книгу, другой – вторую.
Что касается экспертизы 1-й книги, то здесь мы ничего определенного сказать не можем – свои замечания эксперт или делал на отдельном листе, или вообще не принимался за работу.
К самым неутешительным: Шолохов азбучно неграмотен, не обладает даже минимальным культурным багажом (“Тверская” в Питере! А про “Невский проспект” Гоголя он что – тоже не слыхал?!)… И, самое главное: напрочь не понимает того, что написано в тексте,– даже прочесть толком не может. Написано “прыжками”, а он читает: “прЯжками”! Вместо “иронизировать” – “П” (от внимания эксперта укрылся еще один перл: “притуплены эЛЮции” – вместо: “эмоции”!)…
О чем эксперт, надо думать, комиссии и доложил. И комиссия…
А комиссия 24 марта 1929 года опубликовала в “Комсомольской правде” (а пять дней спустя в “Правде”) следующее заявление: