БУКВА ЯТЬ ПРОТИВ МИХАИЛА ШОЛОХОВА
Первый же абзац первой части «Тихого Дона» выдает имитаторов шолоховских «черновиков».
Всего одна буква в эпитете перечеркнула все усилия государственной машины, все потуги и претензии на титаническую кражу века. Одна буква – крохотная, но верная примета того, что написанный по дореволюционной орфографии оригинал перелицовывался на новый, советский лад.
Читаем по первоизданию (журнал «Октябрь», 1928, № 1. С. 78)
«Мелеховский двор — на самом краю хутора. Воротца с скотиньего база ведут на север к Дону. Крутой восьмисаженный спуск между замшелых в прозелени меловых глыб — и вот берег: перламутровая россыпь ракушек, серая изломистая кайма нацелованной волнами гальки…»
Отличия от издания 1956 года минимальны: непроизносимое «с скотиньего» вместо «со скотиньего», «между», а не «меж». Но подвох не в этих мелочах.
В «беловой» рукописи не «серая», а «сырая» галька. Поэтому исследователь Зеев Бар-Селла предположил, что в оргинале галька была именно «серая».
Похоже на правду. Но всё ровно наоборот.
Прогоняю через поисковик и на «сер», и на «сыр» весь текст романа. В первых двух книгах в десятках случаях речь и о сыром, и о сером, но ни одной параллели в первому абзацу первой части. Но в третьем томе, наконец, нахожу: «…на оголенной подошве яра свежо сияла влажная, пахнущая мелом и сыростью омытая галька» (ТД: 3, LX, 386).
«Сыростью»! Да еще и «свеже сияла»! То есть галька тут никак не может быть серой. А только сырой. И «сырая, нацелованная» – вовсе на тавтология, как решил израильский исследователь, а тактильная, зримо плотская метафора.
Это окатанная Доном крошка меловой горы. Той самой, что описана в первом же абзаце Первой части: «С юга — меловая хребтина горы». Ну а в третьей книге: «…на оголенной подошве яра свежо сияла влажная, пахнущая мелом и сыростью омытая галька». Если была бы серая, то не могла «свежо сиять». Серое не сияет. Это и доказывает, что и в первом случае галька в оригинале была не серая, а сырая. А если же признать серую гальку опечаткой наборщика, значит, Шолохов за полвека ни разу не удосужился перечитать начала «Тихого Дона».
Вот и в раннем рассказе Шолохова «Коловерть» (1925), скроенного, надо думать, из каких-то крюковских набросков, образ ровно такой, как в «беловике» романа: «сплюнул на сырую (!), волнами нацелованную гальку».
Как же получилось, что публикаторы спутали «ы» с «е»? Ведь эти буквы нисколько не похожи!
Механизм этого объяснен Зеевым-Барселлой.
«е» в слове «серый» до 1918 года не было. Был ять, на письме записывавшийся как «IЪ», то есть очень похоже на инверсировнную графику «Ы».
Добавлю от себя: по той же причине в «черновиках» Шолохова вместо «без некоторых» возникает написание «без нИкоторых». В беглом крюковском почерке ять зачастую неотличим от «и».
С ошибкой первого рода мы и сталкивается в первом абзаце «Тихого Дона».
Не исправленная поколениями редакторов (до сих пор!) эта ошибка свидетельствует о неумении публикаторов понять написанный по дореволюционной орфографии оригинал. Нет, читать-то «по старому» они умеют… (Да и Шолохов, всё образование которого состояло в трех классах гимназии в Богучарове, тоже учился писать с ятями!)
Вот только область метафор им недоступна.
«Неглубокий, чуть выше человеческого роста, ров был залит на полчетверти водой. Пахло илом, прелой хвоей и пресным бархатисто-мягким запахом дождя. Казаки, подобрав полы шинелей, сидели на корточках, курили, расплетали серую рвущуюся нить разговоров» (4, II, 32–33).
«Серая рвущуюся нить», на первый взгляд, звучит вполне складно. Какие у солдат в окопе разговоры? Ну, конечно, серые, как их шинели…
Но это взгляд барчука и дезертира, взгляд того, кто полагает, что серая окопная скотинка только и умеет, что мычать.
Вот и выше было совсем иное: «Отсыревшие голоса вяло потянули песню и замолкли» (2, XV, 137). А еще: «некованые копыта выбивали сырой гул» (6, III, 40).
«…расплетали сырую рвущуюся нить разговоров». Образ восходит не к фронтовому, а к рыбачьему быту: это определит и подтвердит каждый, кто хоть раз на рыбалке расплетал сырую «бороду» спутавшейся лесы.
Сумма неверных прочтений в «черновиках» и в первопечатном тексте романа (о ней пишет Бар-Селла, дополнительные примеры привожу и я) с головой обличает плагиатора. Так в шолоховском «черновике» появляются не описки, а ошибки непонимания того же ятя: «венеценосца» (вместо «венценосца»), «мны» вместо «мне», «белка» вместо «былка» и т. д.
Самой главной тайной «черновиков» Шолохова было то, что их никогда и никому нельзя было показывать. И Шолохов это понимал лучше, чем шолоховеды.
и свои «черновики» и «беловики» он срочно изготавливал для этой комиссии.
То, с чего была в журнале напечана рукопись, как справедливо заметил тот же Бар-Селла, написано было другим почерком и для предъявления не годилось.
«Вызови меня в Москву, я должен передать тебе рукописи “Тихого Дона”». И даже после обвинений в плагиате, выдвинутых Ириной Медведевой-Томашевской, он, прекрасно зная, где и у кого находятся его «рукописи», даже не посмотрел в сторону маленькой московской квартирки, в которой жила вдова бывшего его друга. («Что же мне с ними делать?» «А делай, что хочешь».)