ДНЕВНИК СТУДЕНТА-МАТЕМАТИКА
Сделаем еще один замер. Обратимся к дневнику погибшего на Германской войне студента (часть третья; «черновая рукопись», страницы вставки). Можно утверждать, что и эта часть переписана с протографа, выполненного по дореволюционной орфографии: «На галстукъ <две последние буквы зачеркнуты, а потом перекрыты размашистым «к»> даже извозчики обращают внимание» (с. 3). Таким же образом исправлено и на с. 7: «Кто приложил руку къ ее развитию». Вновь с. 3: «Пишу эти строки, а волос дыбом...» За «ъ» принято конечное «ы». В издании исправлено: «волосы» (ТД: 3, XI, 313). С. 11: «…и их отрядик поскакал по направлению на нас» (вновь неверно интерпретирован «ъ», очевидно, что в протографе было «къ намъ»).
«Был дождь, тепленький такой, приятный. Мы шли по Моховой, плиты тротуара резал косой ветер» (ТД: 3, XI, 313).
Как это представить?
«косой дождь», но другими (красными) чернилами поправлено: «ветер». Избавлялся от повтора и не заметил вопиющей глупости правки.
«На углу Тверской мы расстались. Мы поцеловались к великому изумлению какой-то дамы» (ТД: 3, XI, 313). В рукописи (с. 5) замечательный образ, ради которого и выстраивалась фраза: «…каракулевой дамы». (Такая же изумленная дама в каракулевом пальто мелькает в очерке Крюкова «Обвал», разница лишь в том, что дама петербуржанка и изумлена она не поцелуем, а революцией.) Но именно этот эпитет и зачеркнут.
«Сегодня решил купить себе на белье» (ТД: 3, XI, 315). Так и в рукописи. Видимо, пропущено слово «шелку». Пропущено, поскольку переписчику и так кажется гладко.
И это характерно для человека, который по-русски пишет (простите, переписывает) так:
С. 4: «плиты троТУРа» (но правильное «по тротуару» (4/75). С. 7: «нОчало» (но так и на 2/57: «внОчале»), «шмОток» (шматок); «» (с. 7; так и на 4/107: «жор загребали»). Но в издании: «Меня осыпало жаром» (с. 317) и «жар загребали» (4, XVII, 158) .
(Сомнительные написания «а», исходя из известной презумпции, мы интерпретируем в пользу переписчика.)
С. 6: «Вспоминали Донщинку». Так и в издании (с. 316). Не поняв слова «Донщина», переписчик, видимо, решил, что это имя или кличка. И почему-то (очевидно, на всякий случай) решил употребить в уменьшительно-пренебрежительном виде.
С. 8: «без нИкоторых» (без некоторых). С. 9: «послал нас шестерых в реЕкогносцировку»; «полусожжеНое». С. 10: «кожаННая подкладка»; «в полверсте» (так и в другом случае на 3/48); «»; «мимо этого пепелищЕ»; «мы пригиНаясь шли» (это в речи студента-математика московского университета!); вновь «сожжеНого». С. 11: «…что-то крикнул резким гортОнным голосом…»; «вскОрабкался». С. 13: «раСгружая» (разгружая);. С. 14: «писОрям» (писарям).
По изданию: «Работа покинута мною. Я покинут Елизаветой» (с. 317). В рукописи сначала было «Университет покинут мной. Я покинут Елизаветой» (с. 8). Но тут же первое слово зачеркнуто и сверху вписано «Работа» (с правкой на «покинута»). Правка бессмысленна, ведь это пишет студент-математик. Он хотя и подрабатывает время от времени где-то (как практически любой студент), но речь-то о том, что он разочаровался в деле своей жизни и бросает университет: запись в дневнике от 4 июля, а это значит, что из-за романа с Лизой летнюю сессию студент не сдавал и уже отчислен.
С. 9: «…никогда не думал, что станут мыслить» (вместо «стану мыслить»; впрочем, «т» не дописана, копиист в последний момент поймал себя за руку).
С. 11: «крикнул резким гортОнным голосом» (видимо, что-то вроде картонного, только звонче).
С. 13: «трОнспорт с ранеными».
Тут же: «Те же глаза, овал лица, но <!> с, волосы». Это, естественно, не союз «но» с предлогом «с», а просто обыкновенный девичий «носик». Имитатор даже не удосуживается заранее прочитать копируемую фразу. Он лепит текст так, как по первости видит и понимает. Надо полагать, он весьма спешит, и, к тому же знает, что эти плоды его трудов в печать не пойдут. А если так, то, скорее всего, перед нами «черновики», на живую нитку изготовленные весной 1929 года для рапповской комиссии по делу о плагиате Шолохова.
По изданию: «Григорий накрыл лицо убитого батистовым, найденным в кармане хозяина платком и поехал в штаб, изредка оглядываясь» (с. 325). Но по рукописи (с. 14 вставки в третью часть) четко: «…и поехал в штОб изредка оглядываясь. Книжку передал в штаб <другими чернилами добавлено «е», то есть «в штабе» – А. Ч.> писОрям…». Ясно, что переписчик, не вдумываясь в смысл фразы, просто копировал слово за словом, а потому «в штаб» прочитал как «в что б» (см. «штоб» как «что б», например, 2/43); «штОбы» (3/89); в смысле штабы; тут же «в штОбах» с исправлением «о» на «а». И всё это из-за написания «чтоб» через «ш»: «…Сашка, чтоб лошадей забыл напоить?» – 2/58);
В отличие от штабных писарей, Шолохов совершенно не заинтересовался текстом дневника убитого студента.
Добавим, что не только в журнальном варианте 1928-го, но и в издании 1941 года сохраняется удивительная интрига: приятель называет студента Тимофеем (так на с. 1 вставки в третью часть рукописи), а возлюбленная – Александром Ивановичем (с. 4). То есть целых тринадцать лет редакторам не приходило в голову, что дневник Тимофея/Александра в таком виде для публикации не пригоден.
Подтверждается вывод, сформулированный Зеевым Бар-Селлой на материале шолоховского рассказа «Обида»: перед нами «копия грамотного оригинала, снятого малограмотным человеком»[12].
Об том же говорят следы борьбы переписчика с дореволюционной орфографией протографа, представленная полным спектром тех ошибок, которые и должен был совершить малограмотный писец.
экспертиза, рукой М. А. Шолохова. Мы же только показали, что изготовитель этой подделки менее всего годится на роль автора романа: этот копиист – существо и инфантильное, и дремучее. В десятках случаев оно (существо) просто не понимает переписываемого текста. Рудименты дореформенной орфографии в рукописи и в печатном тексте романа – прямые улики шолоховского плагиата. И это достаточное текстологическое доказательство того, что «Тихий Дон» написал не Шолоховым.
[12] Зеев Бар-Селла. Литературный котлован... С. 109.