Чернов Андрей: Как сперли ворованный воздух
О хорошем отношении к тексту

О ХОРОШЕМ ОТНОШЕНИИ К ТЕКСТУ

Графоман – существо творческое, стремящееся даже в простую копию добавить что-то свое: Графоману лень просто переписать фразу «Ну, долгие проводы – лишние слезы». Он смастерит собственное, пусть и комическо-бессмысленное: «Ну, дальние проводы – лишние слезы» (ТД: 7, VIII, 77). (Как-будто кто-то из домашних собирается провожать оконенного казака прямо до линии фронта.)

Графоман во фразу «Бой только начинался» добавит «что» после «только», но, конечно, не поправит «начинался» на «начался» (ТД: 7, X, 94).

Сам себе творец, он существует вне языкового поля.

Вновь обратимся к «черновикам» первой части романа.

«» (ТД: 1, I, 10; так и в «черновой» рукописи на с. 2). Здесь переписчиком после «до тех пор» пропущено «не».

Поскольку такого в печатном тексте романе немало (и в самых гладких на первый взгляд местах), мы не можем оставить проблему выявления ляпов и анахронизмов будущим поколениям редакторов. Хотя и отдаем себе отчет в том, что вряд ли эта задача под силам одному читателю. Не станем более обращать внимания и на описки, нам интересны совсем иные примеры.

Займемся не просто безграмотными написаниями, а ошибками, говорящими о неверном прочтении переписчиком оригинала. Итак, перед нами вновь «черновики» первой части:

С. 2. Мавра говорит: «И што он, милушки, нашел в ней хорошева? Хуть бы баба, а то так, тьфу! Ни ж…, ни пуза, одна страма!»

В печатном тексте исправлено: «Ни заду, ни пуза, одна страма». Но речь идет как раз про беременность турчанки Мавра и сообщает в конце того же абзаца. Цитирую дальше по печатному тексту: «…У нас девки глаже ее выгуливаются. В стану – перервать можно, как оса; глазюки — черные, здоровющие, стригеть ими, как сатана, прости бог. Должно, на-сносях дохаживает, ей-бо!...» (ТД: 1, I, 10).

Первое: пузо-то («на сносях дохаживает») как раз большое. Турчанка родит недоношенного, но тот выживет, и, значит, месяц беременности у нее не менее чем восьмой.

Второе: уж если на кого и не похожа беременная женщина, то на осу.

Текст явно испорчен переписчиком.

С. 4. По изданию: «– Турки» (ТД: 1, I, 12). Заметим, что хотя это авторская речь, в рукописи четко выведено: «по улишному». Так и на с. 5: «буднишные шаровары». В издании: «будничные шаровары». Вновь «ш» вместо «ч», поскольку переписчик писал, как сам говорил. Когда же он мог сконцентрироваться, то копировал точно и в рукописи возникали правильные написания: «на станичном отводе», «по уличному прозвищу», «сничтожить» (с. 3). Один автор не может одновременно шокать и чокать. Следовательно, «авторов» два. Один пишет грамотно, другой так, как написали бы герои «Тихого Дона», или как первый автор, когда он передает их речь: «Григорий, вставай, што-ли», «коли хошь» (оба случая на с. 5); «што ж» (с. 6) и т. д.

С. 5. В рукописи: «над Доном дымом встал туман». Исправлено чернилами на «дыбом». По изданию: «…» (ТД: 1, II, 13). Человек, услышавший звук этих стихов (я не оговорился) никогда не опишется, переписывая столь роскошную и по метафоре, и по звуку строку: «НАД ДОНОМ ДЫбОМ встал туМаН». (А сравнить туман с дымом – это первый, самый примитивный уровень образного мышления.) Правка в рукопись внесена, очевидно, при сверке с протографом.

С. 6. «Возле баркаса, хлюпнула вода, и словно слитый из красной меди огромный аршина в полтора сазан с<о> стоном прыгнул вверх, изогнув лопушистый хвост, сдвоив, грохнул по воде». Зачеркнуто «полтора» и фиолетовыми (а не черными орешковыми) чернилами сверху поправлено: «два». Слева на полях такими же фиолетовыми чернилами написано «2А» (два аршина). Правка не писателя, а рыбака. Два аршина – 1 м 42 см. Меж тем в любой энциклопедии прочтем: «Сазан – (Cyprinus carpio), рыба семейства карповых отряда карпообразных. Длина до 1 м, вес до 12 кг». То есть полтора аршина – это именно «огромный» сазан (больше не бывает), а двухаршинный – это уже из рассказов деда Щукаря. В печатном тексте: «Возле баркаса, хлюпнув, схлынула вода, и двухаршинный, словно слитый из красной меди, сазан со стоном прыгнул вверх, сдвоив по воде изогнутым лопушистым хвостом» (ТД: 1, II, 15). Но не только здесь весовые масштабы протографа представляются копиисту мелковатыми: «Подбежал к сараю, где хранился отмол – пятьсот с лишком пудов хлеба…». Красным карандашом «пятьсот» перечеркнуто и сверху вписано «тысяча» (2/26). Пример того же рода: «Григорий пришел в имение Листницких Ягодное часов в девять утра» (2/50). Правка красным карандашом: «в восемь утра». Так и с расстоянием дневной ездки Григория и его отца. По «черновой рукописи»: «За день сделали верст 60» (2/89). По изданию: «За день сделали верст семьдесят» (2, XXI, 228).

С. 7. В рукописи фраза, которой нет в издании: «Перехватив треснувшее удилище, Григорий снова подтянул измученного сазана к баркасу». Хорошая фраза. Но Шолохов дописывает сверху одно лишь слово, и фраза становится языковой глупостью: «треснувшее пополам удилище» (пополам – это переломленное, а треснувшее – это вдоль).

С. 7. «Леса с пронзительным брунжаньем зачертила воду, за ней коротеньким полотном стояла вода». В издании: «Леса, пронзительно брунжа, зачертила воду, за ней косым зеленоватым полотном вставала вода» (ТД: 1, II, 16). Редакторский вариант не многим лучше варианта переписчика. Что же тут могло быть на самом деле? Поскольку отец и сын Мелеховы ловят сазана не на стремнине, а в заводи, за корягой, мой рыбачий (и литературный) опыт подсказывает, что возможен лишь один вариант: «Леса с пронзительным брунжаньем зачертила воду, за ней колотилась полотном стоялая вода». ( См.: «стоялый жеребец»; ТД: 6, XIII, 117.)

С. 23. Слова Аксиньи: «– Моченьки моей нету! Ноги с пару сошлись»).

В издании исправлено – «зашлись» (ТД: 1, IV, 35).

Особенные проблемы испытывает копиист с некоторыми именами свих героев.

Аксинья в тексте рукописи названа то так, то многократно Анисьей. Причем на одной странице, даже в одном предложении могут встречаться оба варианта.

Хотя на 8 странице рукописи «Анисья», уже на 15-й трижды Аксинья, она же четырежды на 16-й, два раза на 17-й, пять раз на 18-й (здесь же "Аксютка"), далее раз на 19-й, трижды на 20-й, четырежды на 21-1 и тут же вновь "Аксютка", и еще многократно на 22, 23, 24, 25, 26, 28, 29, 30, 31, 32, 33

Однако на с. 34 дважды Анисья (сверху синим карандашом переправлено на «Аксинья») и дальше: Анисья – Аксинья – Анисья – Анисья

С. 35: Аксинья – Анисья

С. 36: пять раз Аксинья и однажды Анисья

С. 37: трижды Анисья – дважды Аксинья – Анисья – дважды Аксинья

С. 38: трижды Аксинья – Анисья

С. 47: четыре раза Аксинья

С. 48: Анисья – дважды Аксинья – Ксюша – Аксинья –дважды Анисья – трижды Аксинья

С. 49: дважды Аксинья – Анисья – Аксинья – дважды Анисья – дважды Аксинья –Анисья

С. 50: Аксинья

С. 55: Анисья – шесть раз, потом Аксинья – три

С. 56: Аксинья трижды – Ксюша – Аксинья трижды и после трижды Анисья

С. 57: Анисья – Аксинья – Анисья четырежды – Аксинья

С. 58: Анисья – Аксютка – Анисья – Анисья – Аксинья – Аксинья

С. 59: Анисья – Аксинья – Аксинья – Анисья – Аксинья – Аксинья – Анисья

С. 60: четырежды Анисья (и тут же Иван Семенович)

С. 61: Аксютка

С. 73: Аксинья

С. 80: Аксинья и Анисья.

Изредка мелькнет Анисья и в «черновиках» второй части романа (с. 18, 41, дважды 53, 57 и дважды 61 «черновиков» второй части с позднейшей правкой красным карандашом на «Аксинью»). На с. 48 сбоку на полях размашистая «резолющия»: «Дать Анисью и разговор с бабой».

Итак, Шолохов оба имени считает вариантами одного: «Страх ли поднял Аксинью, или снесла бабья живучая натура, но Анисья...» (с 49 «черновиков» первой части).

Но откуда такое могло быть в протографе?

А такого и не было.

Путаница говорит, что в протографе стояло в одних случаях «Анисья», а в других просто «А» (ведь это были именно черновики). А потом появилась «Аксинья», и автор также обозначил новое имя буквой «А». Переписывая, Шолохов каждый раз расшифровывал так, как ему казалось нужным, ведь «Анисья» и впрямь может показаться уменьшительным от «Аксиньи».

Для народа это разные имена и разные календарные события.

По Далю:

1. АКСИНЬИ-ПОЛУХЛЕБНИЦЫ или ‑полузимницы, в народе, день 24 января. Половина зимних запасов съедена; прошла половина времени от старого до нового хлеба; озимое зерно пролежало половину срока до исхода. Цены на хлеб до нового устанавливаются. Какова Аксинья, такова и весна. Метель на полузимницу - корм подметает, корма будут плохи. (делит зиму): к весне мужику тяжеле.

2. АНИСЬИ-ЖЕЛУДОЧНИЦЫ, в народе, день 30 декабря. Варят свиную требуху, гадают о зиме, по черевам, по печени и селезенке.

Но юный люмпен об этом не знал.

Взаимообразные превращения происходят с именами других героев романа.

Пантелей Прокофьевич Мелехов.

С. 15: Дважды Иван Семенович (правка другими чернилами на «Пант. Прок.»). С. 17: Дважды Иван Семенович; «отец» (правка другими чернилами на «Пант. Прок.»). С. 18: Иван Семенович С. 21: Иван Семенович. С. 22: Иван Семенович. С. 23: Иван Семенович. С. 24: «дядя Иван» и дважды Иван Семенович.

С. 1: Мелехов Прокофий (отец Пантелея Прокофьевича): С. 4: трижды Пантелей, и уточняется, что он назван по деду (16/XI);

С. 4 (низ): дважды Иван Андреевич, но отчество зачеркнуто и теми же чернилами исправлено на «Семенович». С. 6: Иван Андреевич – исправлено теми же чернилами на «Семенович»; Иван Семенович. С. 7: Дважды Иван Семенович. С. 8: Дважды Иван Семенович. С. 29: дважды Иван Семенович. С. 30: пять раз Иван Семенович. С. 31: Иван Семенович. С. 32: дважды Иван Семенович. С. 33: пять раз Иван Семенович. С. 34: шесть раз Иван Семенович. С. 35: четырежды Иван Семенович. С. 50: Иван Семенович. С. 51: «Семеныч» и трижды Иван Семенович. С. 52: пять раз Иван Семенович. С. 53: четырежды Иван Семенович. С. 54: четырежды Иван Семенович. С. 60: дважды Иван Семенович.

С. 61 (после 28/XI): Пантелей.

С. 69: «односум Прокофья Мелехова» (дед Гришака). С. 70. «покойный Прокофий». С. 73: Пантелей Прокофьевич. С. 77. Пантелей Прокофьевич. С. 81: дважды: «Пантелей Григорьевич» (описка, надо: Прокофьевич). С. 83: Пантелей Прокофьевич.

Итак, смена имени Пантелей Прокофьевич/Иван Семенович происходит пять раз (если расставить листы рукописи по шолоховской хронологии). Последовательность этой смены (по эпизодам, пластами) показывает, что перед нами не случайность и не путаница забывчивого автора, а механический свод разных редакций протографа.

Мирон Григорьевич Коршунов.

С. 52: Игнат Федорович. С. 54: Игнат Федорович (на тех же страницах с Иваном Семеновичем)

С. 69: здесь дед Гришака назван односумом Прокофия Мелехова. Доживает у сына. Но тогда почему на с. 64 Федор Игнатьевич, а не Григорьевич? Описка?

С. 76: Федор Григорьевич

С. 80, 81, 83: Мирон Григорьевич (здесь же на с. 81 и 83 Пантелей Прокофьевич).

Ясно, что все это механически сведенные в один квазитекст варианты из разных черновых редакций протографа. И ясно, что автор – не Шолохов, поскольку с авторской пагинацией (датами), аккуратно, буквально по дням проставленной на полях в первой половине этой тетрадки, вся эта чересполосица никак не связана. Значит, даты даны исключительно ради оправдания подлога, спешно изготовленного для рапповской комиссии по плагиату. Использованы были вперемежку и разные черновые редакции, и беловые варианты протографа. В начальном черновом варианте читалось «Анисья» или «А.», в более поздних «Аксинья» и также «А.». (В рукописях Крюков именно так, до одной буквы сокращал имена своих героев[15].) Но имитатор этого не понял.

– 3/5);) в печатном тексте превратится в МартИна. В нормальном русском (а не западноевропейском) варианте это имя встречаем так и в других «черновых» вариантах, см., к примеру, на с. 25 рукописей второй части; так и на с. 8 «перебеленной рукописи 1927 года», и на с. 8 «беловой рукописи». Это говорит о том, что машинописная перепечатка для журнального набора (или, возможно, сам набор) производилась не с дошедшего до нас шолоховского, а с какого-то иного текста. Впрочем, в «черновиках» четвертой части: «Шумилин Мартиин» (4/19) и трижды «Мартин» (4/31); «» (4/102).

С. 24. «Ай заблудила?», но ниже: «?»

В издании дважды: «заблудилась» (ТД: 1, IV, 35).

«Горбатый нос его блистал, как свежее (так! – А. Ч.) лакированный...» В издании: «Горбатый нос его блистал, как свежелакированный...» (ТД: 1, IX, 50). Но в рукописи в «свеже» буква «ж» написана поверх «т», то есть было «как свете лакированный» (детская ошибка, типа «спинжак» и «гладиволосы»).

С. 33. «…а она гордо и высоко несла свою счастливую, нА срамную голову».

«…не пенься, как крех». (В издании нет.)

Крех – некастрированный кабан (донск.). То ли этот диалектизм был для редакторов непонятным, то ли показался слишком грубым.

С. 34. «выкрикОвала».

«Я Степану твоему пропишу. В Черкасский». Имеется в виду, что Степан Астахов находится в Черкасском на военных сборах. Впрочем, в издании слов «В Черкасский» нет. Зато о том, что сборы происходят под Черкасским, в печатном тексте говорит сестра братьев Мелеховых Дуняша: «Вы, батя, свое дело управляйте, а я братушке так уложу, что до Черкасского не ворохнется» (1, III, 25). Но на с. 38 рукописи читаем: «<был> лагерный сбор, было верст 60». А в печатном тексте: «До хутора Сетракова – места лагерного сбора – шестьдесят верст» (1, V, 36), тот же хутор назван и ниже (1, XI, 56).

Но, если верить датировкам рукописи, в «начальном» варианте Сетраков как место сборов назван 22 ноября, а Черкасский лишь тремя днями ранее. Налицо механическое сведение двух разных редакций, сделанное и в издании, и в рукописи, а, значит, перед нами не рукопись, а ее имитация.

«…Хлопнул дверью, по крыльцу затарахтел <опираясь> стукая костылем».

В издании правка: «Хлопнул дверью, по крыльцу протарахтели шаги и стихли» (ТД: 1, X, 56). В протографе, видимо, было «стуча костылем».

С. 36. «…худАя и чернея в лицах на глазах у соседей…» В издании:

«…» (ТД: 1, XII, 58).

С. 36. «Станица поговорила-бы и перестала». Откуда «станица» (еще дважды на этой странице и на с. 38)? В издании: «» (ТД: 1, XII, 59). Во всем тексте бессистемная чресполосица «хутора» и «станицы», говорящая о механическом сведении разных редакций. С. 57: дважды хутор (Татар<ников>ский), а не станица, как в начале рукописи; с. 63 и 64: вновь станица; с. 69: станица; с. 77: хутор. «Станица» и на с. 32 «чернового» варианта второй части (переправлено сверху красным на «хутор»).

С. 46. «На заре собрались ехать. Степан вышел из хаты с древней горбатой старушонкой. Христоня, запрягавший коней, поглядел на семенившую за Степаном старуху:

– Эх, бабуня, как тибе согнуло-то!.»

Здесь синим карандашом зачеркнут предлог «с». Получилось: «Степан вышел из хаты древней горбатой старушонкой». (Ясно, что правщик не понимает смысла того, что он правит.)

По изданию: «

– Эх, бабуня, как тебя согнуло-то!..» (ТД: 1, XIII, 64).

Можно предположить два объяснения: или машинистка перепечатывала текст все-таки по рукописи автора (пусть и со вставками и правкой), а не Шолохова, или кто-то из редакторов выборочно сверял текст с протографом.

С. 50. «околопную половину зуба...»

По изданию: «...» (ТД: 1, XIV, 69).

Редакторы убрали эпитет, потому, что автор не смог его объяснить. Но «околопая половина зуба» – это всего-навсего испорченное прилагательное «околотая» (от глагола «околоть»).

«Мать Григория, покрытая шалевой праздничной шалью...» (При этом в слове «шалевой» буква «ш» снизу подчеркнута, как и в слове «шалью».)

По изданию: «Ильинична, кургузая и важная, в палевой праздничной шали» (ТД: 1, XV, 70).

Прилагательного «палевый» переписчик не знал. Он выдумал «шалевую шаль», ибо тут не просто шаль, но (сказано же!) – праздничная, а, значит, и вовсе шальная. (Забыл, что шаль-то не на деве – на старухе.)

С. 51. «– Играй, черт!.. – Гришка куснул губу и шелкнул кнутом перепрывающего <?перепрыгающего> ушами коня. Лошади, звякнув барками натянули постромки и резко рванули бричку».

По изданию: «– Играй, черт! – Гришка куснул губу и – кнутом коня, перебиравшего ушами. Лошади натянули постромки, резко взяли с места» (ТД: 1, XV, 71).

«…перепрядавшего ушами коня». Перепрядывать, перепрядать, перепрянуть, перепрыгнуть, перескочить, пересигнуть. Перепрядыванье – действие по глаголу (В. И. Даль). Так, кстати, в переносном смысле на с. 66: «небось тады запрядаешь».

Почему выпущено «звякнув барками»?

Барок (по Далю: новорос. вор. кур; по Донскому словарю в вариантах барок и барка – донское[16]) – упряжной деревянный валек для постромок. Редакторы, обнаружив, что «барка» – род плоскодонного судна, не догадались посмотреть словарь Даля на слово «барок». А Шолохов не смог объяснить, при чем тут речные суда.

Однако это слово переписчик только что употребил, причем дважды: «На глазах у Аксиньи брат отцепил от брички барок, ногами поднял спящего отца, что-то коротко спросил у него и ударил окованным барком старика в переносицу» (ТД: 1, VII, 41).

С. 51–52. «– В проулок, третий курень налево, – указал Иван Семенович. Григорий дернул вожжину и бричка оборвав железный рассказ на полуслове, стала у крашеных, в мелЬкой <!> резьбе, до счатых <!> воротАХ <!>».

По изданию: «Коршуновский просторный курень. Дощатый забор. Григорий дернул вожжи, и бричка, оборвав железный рассказ на полуслове, стала у крашеных, в мелкой резьбе, ворот» (ТД: 1, XV, 72).

«железный раскат», поскольку говорится о том, что колеса на железном ходу и гремят так, что не слышно лая провожающих бричку собак, а «полуслово» – это незаконченная реплика отца Григория (в рукописи она вычеркнута синим карандашом).

Перед нами не описка, с неверное осмысление копируемого текста.

С. 52. «– Гостям завсегда ради». (Вместо «рады».)

«Под черной стоячей пылью коклюшкового шарфа смелые серые глаза…» Так и в издании (ТД: 1, XV, 74). Возможные варианты: «Под черным стоячим полем...»; «...».

С. 54. «– К пребудуЮщему воскресенью наДбегем». По изданию: «– » (1, XV, 75).

С. 54. «Плетни. Огороды. Желтая марь засматривающих на солнце подсолнечников…». Видимо, в протографе имелось в виду «засматривающихся», однако «ся» куда-то потерялось. Редакторы попытались исправить, но вышло все равно не по-русски: В издании: «…» (1, XVI, 79).

С. 63. «Пантелей Прокофьевич понимал это, боялся отказа, не хотел кланяться своенравному Коршуну; но Ильинишна точила его, как ржаво железо…». По изданию: «…» (ТД: 1, XVIII, 86).

С. 68. «не забивайтесь». По изданию: «...» (ТД: 1, XIX, 93). То есть даже в речи мерзавца Митьки Коршунова в протографе не было блатной фени (типа «забить стрелку»…).

С. 69. «…жалился дед Гришака Наталье – любимой внуке» В издании «внучке» (1, XIX, 94). Внука (внучка) – подлинный диалектизм. Но когда редакторы сочли это за описку, отстоять его Шолохов или не смог (или не захотел).

«…тьфу, господи, ды <исправлено из «да»> и глупа!..»

«…тьфу, господи, да и глупая!..» (ТД: 1, XXIII, 106).

Было, видимо: «…тьфу, господи, дык и глупа»

Сравним: «– Дык что ж, моя чадунюшка, хучь оно и лето, а кровь, как земля в глубе, холодная» (ТД: 1, XIX, 94).

С. 83. «… И буду есть, она жир <пробел шириной в две буквы – А. Ч.> ная!» (Так и на шестой странице «черновиков» третьей части: «Следователь остановился, поджидая отставш <пробел – А. Ч.> его офицера»).

С. 84. «…<!> место хрена в вишневый кисель, беСжизненно глядит …» – «…макая кусок курятины вместо хрена в вишневый кисель, безжизненно глядит …». И вновь это («могая кусок») не описка, а свидетельство полного равнодушия писца к смыслу копируемого.

Вышеприведенного достаточно для следующих выводов:

1. Опубликованная рукопись Шолохова написана малограмотным человеком, у которого практически нет читательского опыта. При этом текст романа содержит реминисценции из «Слова о полку Игореве», «Повести временных лет» и малоизвестной широкому читателю «Иоакимовской летописи», цитаты из Льва Толстого и Блока, ссылки на роман Мережковского «Петр и Алексей» (1902 г.) и «Записки врача» Вересаева (1901 г.), полемику с пушкинскими строками («темный шпиль адмиралтейской башни»; ТД: 4, XI, 112) и т. д. Но нельзя цитировать того, что не прочел.

«черновики» и даже не перечерненные беловики, а их имитация, выполненная на очень низком, практически детском уровне. Перепечатка для журнального набора делалась не с этих рукописей, а с какого-то другого оригинала романа (о чем говорят многочисленные расхождения текстов), в первых своих частях написанного в старой орфографии[17].

3. Рукописи содержат многочисленные рудименты дореволюционной орфографии, то есть копировались с рукописи, написанной с ятями, конечными ерами, «i», церковнославянскими написаниями (типа «у нея»). Перед нами «малограмотная копия с грамотного оригинала», текст которой не десятки, а многие сотни раз уличает копииста-мистификатора.

4. Переписчик во множестве случаев не понял смысл текста и исказил его.

5. При переписывании чужого текста Шолохов попытался расшифровать и превратить черновик, местами многоуровневый, в гладкий и последовательный текст. Эта задача вряд ли была бы выполнима, если б оригинал не был уже перечерненным беловиком (с частичной разноуровневой правкой). Но именно в местах такой правки появлялись нелепости, свидетельствующие о поверхностном понимании писцом копируемого текста. Ряд исправленных теми же орешковыми или красными чернилами наиболее явных языковых нелепиц говорит о том, что у Шолохова был и свой (относительно грамотный) правщик, который исправлял орфографические ошибки (поверх «а», к примеру, писал «о»), убирал повторения написанных друг за другом одинаковых слов (см., например, «приподнять» на с. 7 «черновиков» первой части романа).

6. Надо полагать, рукопись Шолохова была спешно изготовлена в начале 1929 года для рапповской комиссии, которая должна была ответить на многочисленные обвинения в плагиате, прозвучавшие сразу после выхода первых частей романа в журнале «Октябрь». Физически для изготовления по чужим черновикам рукописи такого объема и такой степени неряшливости потребуется от двух-трех недель до двух-трех месяцев.

7. Михаил Шолохов «Тихого Дона» не писал.

Самой главной тайной «черновиков» Шолохова было то, что их никогда и никому нельзя было показывать. И Шолохов это понимал лучше, чем шолоховеды. (Видимо, потому, что ему это объяснили еще в 1929-м.) Поэтому осенью 1941-го он проигнорировал отчаянные призывы Василия Кудашева: «Вызови меня в Москву, я должен передать тебе рукописи “Тихого Дона”». И даже после обвинений в плагиате, выдвинутых Ириной Медведевой-Томашевской, он, прекрасно зная, где и у кого находятся его «рукописи», даже не посмотрел в сторону маленькой московской квартирки, в которой жила вдова бывшего его друга. («Что же мне с ними делать?» «А делай, что хочешь».)

Июнь 2007 – апрель 2009