БРАКОВАННЫЙ КОНЬ И ЛОПУХИ ПО-КРЮКОВСКИ.
ПАРАЛЛЕЛИ К «ТИХОМУ ДОНУ»
В ДЕПУТАТСКОЙ РЕЧИ ФЕДОРА КРЮКОВА
Еще о хорошем отношении к лошадям:
«Я как сейчас вижу перед собой эти знакомые фигуры, вижу и молодого казака в чекмене, в шароварах с лампасами, в неуклюжих сапогах, голенища которых похожи на широкие лопухи, и старика, его отца, униженно упрашивающего «его высокоблагородие» принять представленную на смотр лошадку. А «его высокоблагородие», сытый, полупьяный, подчищенный офицер, не принимает лошади, находя ее или недостаточно подкормленной, или обнаруживая в ней скрытые пороки, известные только ему одному. А нижнему чину-казаку и старому отцу его предстоят новые затраты, истощающие хозяйство, новые заботы о сокрушении об исправности снаряжения».
Из речи Ф. Д. Крюкова в Первой Государственной Думе / Государственная Дума: Стенографические отчеты. – 1906. Т. II. С. 1311–1316.
Эта тема звучит во второй части «Тихого Дона». Сгачалаи в диалоге казака Федота со Штокманом (2, IV, 138):
«– Служба, наверное, обременяет? А?
– Служба-то?.. Привычные мы, только и поживешь, как на действительной.
– Плохо вот то, что справляют всё сами казаки.
– Да как же, туды их мать! – оживился Федот и опасливо глянул на отвернувшуюся в сторону женщину. – С этим начальством беда... Выхожу на службу, продал быков — коня справил, а его взяли и забраковали.
– Забраковали? – притворно удивился слесарь.
– Как есть, вчистую. Порченый, говорят, на ноги. Я так, я сяк: «Войдите, – говорю, – в положение, что у него ноги как у призового жеребца, но ходит он петушиной рысью... проходка у него петушиная». Нет, не признали. Ить это раз-з-зор!..»
А вот в сцене проводов Григория (2, XXI, 231–232):
« среди площади столику, где писарь записывал результаты осмотра и обмера, оскользаясь, пробежал от весов вешенский станичный атаман Дударев, прошел военный пристав, что-то объясняя молодому сотнику, сердито дрыгая ногами. Григорий, по счету сто восьмой, подвел коня к весам. Обмерили все участки на конском теле, взвесили его, и не успел конь сойти с платформы, ветеринарный врач снова, с привычной властностью, взял его за верхнюю губу, осмотрел рот; сильно надавливая, ощупал грудные мышцы и, как паук, перебирая цепкими пальцами, перекинулся к ногам. Он сжимал коленные суставы, стукал по связкам сухожилий, жал кость над щетками... Долго выслушивал и выщупывал насторожившегося коня и отошел, развевая полами белого халата, сея вокруг терпкий запах карболовой кислоты. Коня забраковали. Не оправдалась надежда деда Сашки, и у дошлого врача хватило «хисту» найти тот потаенный изъян, о котором говорил дед Сашка. Взволнованный Григорий посоветовался с отцом и через полчаса, между очередью, ввел на весы Петрова коня. Врач пропустил его, почти не осматривая».
И дальше, как и в речи Крюкова про то, что эдакий «подчищенный» офицер, злой по случаю своего ночного проигрыша в преферанс, унижает Григория в присутствии Пантелея Прокофьевича.
«...» (Речь Крюкова в Госдуме).
«…неуклюжие сапоги с широкими, как лопухи, голенищами» (. «Мечты»).
«…огромный серый лопух рупора (граммофона)» мелькает в рассказе Крюкова «Группа Б» (Русские записки, 1916 г., № 11, 12.). И здесь же:
«У настоятельницы на голове белоснежный величиной с дамский зонтик. Под этим лопухом сизое, озябшее лицо старушки, с носом вроде созревающего баклажана и толстыми, строгими губами, очень смахивает на великолепный гриб-дождевик изукрашенный ветрами и солнцем. Из-под другого лопуха, поменьше, лукаво глядят карие веселые глазки маленькой, изящной шаритки…»
Сравним: «Хозяин, , повел их к своей деляне» (ТД: 3, VIII, 295).
В депутатской речи Крюкова говорится о казарменном духе, в котором воспитывают молодого казака «особыми песнями, залихватски-хвастливыми или циничными», а в романе текст такой песни звучит: «Девица красная, уху я варила. Уху я, уху я, уху я варила...» (ТД: 3, VII, 289). То есть гражданская позиция, сюжет и его детали (бракованный конь, унижение казака при отце и т. д.), а также конструкция метафорики (там голенища сапог, раструб граммофона и рогатые чепцы монахинь, а тут белая войлочная шляпа сравниваются с лопухом) указывают на одного автора этих текстов – Федора Крюкова.