След Тарасов
«Все, абсолютно все фантастично, что связано с Ильей Самсоновичем», – пишет Лилия Беляева в очерке, посвященном старому большевику И. С. Шкапе. Во-первых, ему 90 лет; во-вторых, только 70 из них он провел на воле; в-третьих, он не просто живой, но живой «бухаринец»... Но и этого мало: И. С. Шкапа был другом М. А. Шолохова. К Шолохову Шкапа и пришел в 1955 году после отсидки. А перед тем, как сесть, Шкапа, под литературным псевдонимом Гриневский, заведовал «историей текущей культуры» в журнале «Наши достижения». Еще он написал книгу «Крестьянин о советской власти», а Горький дал к ней предисловие. А о второй книге Шкапы – «Лицом к лицу» – о поездке вместе с ударниками труда вокруг Европы – Горький писал в письме: «Интересная ваша книга»? Значит, кроме Шолохова, ходил у Шкапы в друзьях еще и Максим Горький!
Понятно, что журналистка не в силах сдержать себя и задает –
«Нечаянный вопрос: а как Максим Горький относился к Михаилу Шолохову?
– Сначала с некоторым подозрением. Нашлись, наговорили, мол, не мог молодой человек написать такое совершенное произведение, это компиляция из Тарасова, был такой бытописатель... (...) И все-таки, на мой взгляд, он (Горький – Б. -С.) умер с ощущением неполного понимания феномена Шолохова».
Почему вырвался у Л. Беляевой нечаянный вопрос, ясно: слишком много и часто говорилось, что Горький знал правду о романе и Шолохове. Толкового ответа на свой вопрос журналистка, конечно, не получила. Зато мы получили сведения о возможном авторе «Тихого Дона», причем сведения, исходящие из ближайшего окружения А. М. Горького.
Имя Тарасова в числе возможных кандидатур на авторство романа никогда еще не называлось. Уже одно это заставляет нас отнестись к словам И. С. Шкапы со всем вниманием.
Итак, что же мы узнали? Предполагалось (не сказано кем), что роман «Тихий Дон» – компиляция из произведений (или одного произведения?) писателя Тарасова, про которого сказано, что он был бытописателем. На последнем обстоятельстве И. С. Шкапа останавливается особо (отвечая, быть может, на вопрос Л. Беляевой?), из чего, в свою очередь, следует, что Тарасов – личность не особенно известная.
Скажем больше: совсем неизвестная. Все наши поиски привели лишь к обнаружению Тарасова, Евгения Михайловича (1882–1943), который, однако, никакой не бытописатель, а поэт, автор стихотворения «Смолкли залпы запоздалые...» (1906).
Такой непростой Тарасов, действительно, имелся – Александр Игнатьевич Тарасов-Родионов. В свое время, если Шкапа имел в виду данного Тарасова, объяснять, кто он такой, нужды не было, напротив, многие были бы рады о нем не знать...
А. И. Тарасов-Родионов родился в Астрахани, в семье землемера, в 1885 году и окончил юридический факультет Казанского университета в 1908-м. При этом ему удавалось совмещать учебу с пребыванием в рядах РСДРП (с 1905 года). В марте 1917-го его посылали в Царское Село проверить, как содержат под стражей свергнутого монарха. Дальше дворцовой кухни Тарасова-Родионова, правда, не пустили, однако кухней он остался весьма доволен. После Октября Тарасов-Родионов вступил на военную стезю, дослужился до командарма, а затем с 1921 по 1924 работал следователем в Верховном трибунале. На этот раз он совмещал трибунал с литературой и в 1922 году опубликовал в журнале «Молодая гвардия» нашумевшую повесть «Шоколад». В повести рассказывалось, как одному чекисту контрреволюционная буржуазия подарила несколько плиток шоколада. Получателя шоколадной взятки судит трибунал. Судьи и подсудимый приходят к единогласному мнению, что выхода нет и героя придется расстрелять. Что и происходит. Автор полностью солидарен со своими персонажами. В 1927–1930 годах Тарасов-Родионов публикует еще две книги, обе о революции: «Февраль» и «Июль». Эти книги выполнены в виде мемуаров. Кроме того, Тарасов-Родионов работал еще в критическом жанре. Самая известная его статья «"Классическое" и классовое» (журнал «На посту», 1923, №1) направлена против «воронщины» (то есть А. К. Воронского). В 1938 году писателя Тарасова-Родионова посадили и расстреляли, а в 1956-м реабилитировали. Вот и все о Тарасове-Родионове.
Есть, правда, одна деталь: со вступлением А. И. Тарасова-Родионова на пост главного редактора Госиздата надолго прекратилась публикация выходивших в этом издательстве брошюрок с рассказами М. Шолохова. При этом в личном письме (от 21 июни 1927г.; ЦГАЛИ, ф. 613, оп. 7, ед. хр. 431, л. 4) Тарасов-Родионов уверял Шолохова в «дружеском содействии», однако, в это же самое время, выкинул из 9 рассказов шолоховского сборничка «О Колчаке, крапиве и прочем» (М. -Л., Госиздат, 1927) сначала 4 рассказа, а потом еще один. Вот она – личная, документально подтвержденная связь Тарасова-Родионова с Шолоховым. Смутные указания Шкапы обретают наконец какую-то определенность.
Но одно обстоятельство портит всю картину – бытописательство. Во многом можно упрекнуть Тарасова-Родионова – в литературной неопытности, в надуманности фабул, в идеологической непримиримости... Но ярлык бытописатели ему никто еще не отваживался прилепить. Никакого быта Тарасов-Родионов не описывал и описывать не умел. Не говоря уже о том, что вряд ли влиятельный в 20-е годы Тарасов-Родионов позволил бы юному наглецу из провинции безнаказанно раскулачивать свои произведения, добавим последний штрих: Тарасов-Родионов никогда не писал о казаках.
Допустим, однако, последнее: Шкапа что-то напутал. Что именно и в чем? Вот он упомянул фамилию «Тарасов», мы доверились Шкапе, добрались до Тарасова-Родионова, убедились, что он искомым «Тарасовым» не является и уличили Шкапу в заблуждении. А что если правы и мы, и Шкапа?!
Мы предположили, что под фамилией Тарасов скрывается Тарасов-Родионов, но ведь можно представить себе и обратный ход ассоциаций: Шкапа запомнил, что фамилия предполагаемого автора романа «Тихий Дон» напоминала фамилию популярного писателя Тарасова-Родионова, только была она не двойной, а «одинарной». И тогда Шкапа называет имя «Тарасов». Но ведь он мог ошибиться и выбрать не ту «половину». А вспомнить надо было – Родионов?!
Современному читателю это имя говорит ровно столько же, сколько Тарасов-Родионов. Но в 1909 году ведущий «нововременский» критик и публицист М. О. Меньшиков сравнивал его книгу с «Воскресением» Толстого и называл его «знаменитым в будущем писателем» («Новое Время», 1909, 25 октября). Корней Чуковский счел это произведение «самой отвратительной, самой волнующей, самой талантливой из современных книг» («Речь», 1910, 28 февраля).
Книга, о которой говорили такое, называлась «Наше преступление (Не бред, а быль). Из современной народной жизни» и в 1909– 1910 годах вышла шестью изданиями. Автора звали Иван Александрович Родионов. По содержанию своему «Наше преступление» более всего напоминает писания ранних «деревенщиков» (Яшина, Шукшина, Семина). Народ у Родионова спился, в деревнях, что ни день, пьяные драки и убийства по пьянке. Процветает пьяный разврат, не различающий возраста и родства. Население вырождается... А виноваты во всем «мы», то есть интеллигенция и те, кому вручены бразды правления.
«Русской Мысли» (1910, №5) возмущалась тем, что у Родионова вместо «высшей правды – кошмары эмпирической правды», вместо «настоящего искусства – фотография», обличала «полную художественную некультурность автора» и порицала К. Чуковского за эстетическую всеядность. М. Горький, негодуя, писал о «злой и темной книге» Родионова («Современный Мир», 1911, №2), а сотрудник Горького Е. Смирнов называл ее «гнусным пасквилем» на русское крестьянство (там же).
Горький долго не решался прочесть «Наше преступление». Он писал:
«Я не читал книгу Родионова и, должно быть, не буду читать ее. Плохое в людях и жизни – мало интересует меня, я вижу его слишком много».
Самое поразительное, что от письма, из которого взяты эти слова, протягивается нить к еще не рожденной тайне «Тихого Дона» – письмо было послано в декабре 1909 года Федору Крюкову.
эпизоду из воспоминаний Сергея Труфанова (бывший иеромонах Илиодор):
«В декабре 1911 года я приехал в Питер к владыке, приехал из Ялты и Гриша (Распутин – Б. -С.). (...) Мне сказали, что ходят в свете слухи, что Гриша живет с Царицей. (...) Я отвез Гришу к владыке. Владыка заклинал Гришу не ходить без его и моего благословения в Царский Дом. Митя (Козельский, один из придворных юродивых – Б. -С.) начал бранить его и хватать за член. Гриша обещался с клятвою перед иконою с мощами не ходить к Царям. Свидетели этому – я и Ив. Ал. Родионов».
«Нашего преступления», еще несколько книг: «Москва-матушка (Былина)» (СПб., 1911; 2-е изд., Берлин, 1921); «Любовь» (Берлин, изд-во «Град-Китеж», 1922); «Царство Сатаны» (Берлин, б. г.).
Еще известно о Родионове, что был он страстный антисемит и оставался им до последнего вздоха. Архиепископ Иоанн Сан-Францискский (он же – князь Д. Шаховской, он же – поэт Странник) в письме генералу П. Н. Краснову, предостерегая об опасностях юдофобства, рассказал о смерти писателя:
«Вот бедняк Ив. Ал. Родионов, пред кончиной своей, вздумал «перетолковывать» Апокалипсис, сообразно своим идеям; и – сын его, Гермоген, мне рассказывал, что нельзя передать, до чего УЖАСНА была кончина его отца. Буквально, словно какой-то невероятный ужас диавольский вздыбил Ивана Ал., после чего он упал бездыханным... Мы предупреждали Ив. Ал., что Слово Божие есть меч обоюдоострый...».
С генералом П. Н. Красновым мы вступаем в самую волнующую область нашего повествования – Область Войска Донского. Дело в том, что генерал знаком был с Родионовым не понаслышке: еще в 1918 году Краснов поручил ему издавать газету Всевеликого Войска Донского «Донской Край». Чести этой Родионов удостоился как за «Наше преступление», так и за безупречное происхождение – был он донской казак и казачий есаул.
«Тихий Дон» и писать!
Беда, однако, в том, что Родионов сразу по следам событий обо всем этом и написал: повесть «Жертвы вечерние (не вымысел, а действительность)» (Берлин, 1922). Не напиши он этой повести, был бы кандидатом в авторы «Тихого Дона» не хуже других...
«Жертвы вечерние» – повествование о жертвах гражданской войны на Юге и о причинах войны. На всем протяжении книги главный герой, юный казачий офицер, в долгих беседах с возлюбленной обнажает тайные пружины творящихся безобразий – жиды и масоны... Это то, что касается идеологии. А вот – художественные особенности:
«Его (Чернецова – Б. -С.) легендарные победы окрылили надеждами всех тех, кто стоял на стороне порядка и государственности, кто ненавидел злую разрушительную силу, кто хотел спасения казачества, а через него и всей России. Все лучшие надежды и чаяния сосредоточились главным образом на одном Чернецове, он являлся всеми признанным антибольшевицким вождем...»
«Тихий Дон»... Ох, не «Тихий Дон»!..
Что из всего этого следует? Ясно, что Родионов «Тихого Дона» не писал и написать не мог (в этом отношении он очень близок Шолохову)... Но самое главное – Горький! Из рассказа Шкапы можно сделать однозначный вывод: ни сам Горький, ни его ближайшее окружение имени подлинного автора романа не знали, хотя понимали (не могли не понять), что был он не Шолохов, а белогвардеец.