Враг народа
Осип Давыдович Штокман, слесарь, член РСДРП(б), появившийся впервые во 2-й части романа (книга 1) и погибший от рук солдат мятежного Сердобского полка в части 6-й (книга 3), привлек внимание Д, давшего в «Стремени «Тихого Дона» глубокую и верную характеристику этого образа.
Ключевая для образа сцена – поездка Штокмана на повозке Федота Бодовскова (в дальнейшем приговоренного Штокманом к расстрелу) из станицы Вешенской в хутор Татарский:
«(...) на гребне, в коричневом бурьянном сухостое, в полверсте от дороги калмыцкий наметанно-зоркий глаз Федота различил чуть приметно двигавшиеся головки дудаков – Б. -С.).
– Ружьишка нету, а то б заехали на дудаков. Вон они ходют... – вздохнул, указывая пальцем.
– Не вижу, – сознался пассажир, подслепо моргая»
Можно согласиться с Д, писавшим, что «так же подслепо, как на дудаков, глядит Штокман и на Федота, а затем (...) с такой же близорукостью (...) на весь казачий быт-обиход» (с. 44). Замечание Д, «что в глазах автора лица, подобные Штокману, не являются созидателями нового, но лишь тупыми фанатиками затверженных идей», можно подкрепить цитатой из главы 16-й (ч. 2):
«Штокман с присущей ему яркостью, сжато, в твердых фразах обрисовал борьбу капиталистических государств за рынки и колонии».
Точнее – более ранним и менее шолоховским вариантом этого фрагмента:
«(...) в твердых, словно заученных фразах (...)».
«Жестокость смысловой сути в самой фамилии: Stock (палка, немецк.)» (с. 46). Немецкая этимология представляется здесь тем более оправданной, что, как известно, в первых изданиях романа Штокман происходил не из латышей, а из немцев:
«Дед из немцев происходил».
Тем не менее, выбор такого имени автором романа, если не допускать только, что это был Шолохов с его звериным невежеством, с несомненностью указывает на один-единственный источник – пьесу Генрика Ибсена «Доктор Штокман (Враг народа)».
Объяснение тому факту, что большевик Штокман унаследовал имя норвежского врача, мы находим в специфической судьбе пьесы Ибсена в России. Дело в том, что «в то тревожное политическое время – до первой революции – было сильно в обществе чувство протеста»? Публика «жадно искала героя, бесстрашно говорящего правду, воспрещенную властями и цензурой». Первым таким героем и стал доктор Штокман в исполнении К. С. Станиславского, которому принадлежит и процитированное выше высказывание.
Успех сопутствовал «Доктору Штокману» в Москве, но на гастролях в Петербурге в 1901 году Московский Художественный театр показал спектакль в обстановке уже вовсе необычной. В начале года у Казанского собора состоялась студенческая демонстрация, разогнанная специально вызванными казаками. На таком фоне и проходил спектакль. «Ввиду печальных событий дня, – вспоминал Станиславский, – театральный зал был до крайности возбужден и ловил малейший намек на свободу, откликался на всякое слово протеста Штокмана. То и дело, притом в самых неожиданных местах, среди действия, раздавались взрывы тенденциозных рукоплесканий. Это был политический спектакль», – заключает Станиславский, хотя «мы, исполнители пьесы и ролей, стоя на сцене, не думали о политике».
«герой презирает сплоченное большинство и восхваляет индивидуальность отдельных людей, которым он хотел бы передать управление жизнью. Но Штокман протестует, Штокман смело говорит правду, – и этого было достаточно, чтобы сделать из него политического героя».
Вывод Станиславского: «Нужна была революционная пьеса, – и «Штокмана» превратили в таковую».
Таким образом, выбор фамилии Штокман для наименования героя романа свидетельствует, повидимому, о том, что Автор «Тихого Дона» рассматривает свой персонаж как фигуру отрицательную, антидемократическую, иными словами – как врага народа.
Тогда недавний символ революции превращается в способ дискредитации революционеров. Одного этого достаточно, чтобы причислить первую книгу «Тихого Дона» к «литературе реакции», то есть увидеть в романе черты пореволюционной (после революции 1905–1907 гг.) переоценки ценностей.
«Доктор Штокман» прямо связана с ездой в запряженной лошадью повозке, – фельетон Леонида Андреева «Диссонанс». Фельетон этот был опубликован в 1900 году, подписан тогдашним псевдонимом Л. Андреева («Джемс Линч»), и являлся откликом на премьеру «Доктора Штокмана» в Московском художественно-общедоступном театре 24 октября 1900 года.
«предстоит высшее наслаждение». Первое ощущение «диссонанса» возникает у героя, когда оказывается, что извозчик «ничего не знал о театре, о котором говорит вся Москва». Чувство диссонанса еще более усиливается оттого, что извозчик, работавший всю ночь, чуть не попадает под конку. Впрочем, «дальше, со входом в театр, началась сплошная гармония». Интеллигентная толпа с восторгом встречает слова Штокмана: «Право только меньшинство, потому что только меньшинство умно и благородно. Вы лжете, что грубая масса, чернь имеет такое же право осуждать и санкционировать, советовать и управлять, как немногие представители интеллигентного меньшинства» (4-й акт). Интеллигентного героя, «отдавшего дань возвышенным чувствам и облагородившего свою душу созерцанием чужих добродетелей», из театра снова везет домой извозчик. Герой пытается выяснить его отношение к искусству, к истине, справедливости, но в ответ слышит лишь недоуменное извозчиково: «Как?». Герой не успокаивается: «Ты знаешь, что сейчас в Каретном ряду такие вот, как ты, погубили самого лучшего человека, какого я видел когда-либо? – Никак нет, это не мы, – протестует извозчик. – Намедни я вот тоже одного господина с Зацепы вез. Говорил ничего, вот как и вы, а потом как меня по шее – вда-арит. А мы что, мы никого не трогаем».
Мораль фельетона: «И мы каждый исполняли свое назначение. Он меня вез, а я о нем думал. О нем и о таких, как он, зверях и дворнягах, об их тупости и звериных чувствах, о той пропасти, которая отделяет их от нас, возвышенно-одиноких в нашем гордом стремлении к истине и свободе. И на один миг – странное то было чувство – во мне вспыхнула ненависть к доктору Штокману и захотелось из своего свободного серого одиночества уйти и раствориться в этой серой тупой массе полулюдей. Возможное дело, что через некоторое время я влез бы на козлы, но, по счастью, мы приехали».
«Тихого Дона»:
« – Как у вас житье? – спросил Штокман, подпрыгивая и вихляясь на сиденьи.
– Живем, хлеб жуем.
– А казаки, что же, вообще, довольны жизнью?
– Кто доволен, а кто и нет. На всякова не угодишь.
– Так, так... – соглашался слесарь, и, помолчав, продолжал задавать кривые, что-то таившие за собой вопросы.
– Сытно живут, говоришь?
– Живут справно.
– Служба, наверное, обременяет? А?
– Служба-то?.. Привычные мы, только и поживешь, как на действительной».
Как извозчик не понимает Джемса Линча, так и Федот не понимает Штокмана и хитрит с ним, и, действительно, есть основания говорить об идейной и фабульной близости двух повествований, близости прослеживаемой даже в деталях:
(«Диссонанс»):
«Штокман только еще вошел, (...) а вы (...) уже знали, что за дивно-светлая, наивно честная и глубоко любящая душа сидит в длинном теле этого ученого, с его добродушной ...»
«Тихий Дон»):
– Не вижу, – подслепо моргая».
«Тихого Дона» обратился к газетному фельетону 1900-го года? Неужели впечатление сохранялось столько лет? Конечно, все могло быть, однако для отыскания фельетона не требовалось ни слишком крепкой памяти, ни газетных подшивок – в 1913 году фельетон «Диссонанс» был перепечатан в 6-м томе «Полного собрания сочинений» Л. Андреева (СПб., Т-во А. Ф. Маркс, с. 329–333). А писательский престиж Андреева стоял в те годы достаточно высоко, чтобы читать все, подписанное этим именем и включенное в собрание сочинений.