С. А. ЕСЕНИН
Биографическая справка
Сергей Александрович Есенин (1895 – 1925) – русский советский поэт. С первых сборников ("Радуница", 1916; "Сельский часослов", 1918) выступил как тонкий лирик, мастер глубоко психологизированного пейзажа, певец крестьянской Руси, знаток народного языка и народного характера.
В 1919 – 1923 гг. Есенин входил в группу имажинистов{Имажинисты – литературная группировка, присвоившая себе название от французского слова image – образ. Она культивировала формалистическую философию интуитивизма, чистого образа, свободный стих как средство постижения "мирового хаоса".}. Сложности поэтического развития Есенина отразились в циклах "Кобыльи корабли" (1920), "Москва кабацкая" (1924), поэме "Черный человек" (1925).
В "Поэме о 36", сборнике "Русь советская" (1925), поэме "Анна Снегина" (1925) – обращение к современным темам, картины классовой борьбы и революционных преобразований.
Образцами высокой лирики можно назвать сборник "Персидские мотивы" (1925), стихи "Письмо матери", "Собаке Качалова" и другие.
(По Библиографическому справочнику)
Творческий путь С. Есенина
Сергей Есенин родился в селе Константинове Рязанской губернии в крестьянской семье. После окончания школы весной 1912 г. Есенин приезжает в Москву. Нравственные поиски и стремление к поэтическому творчеству приводят его в Суриковский литературно-музыкальный кружок, своеобразное объединение писателей-самоучек из народа.
В течение двух лет Есенин ходит на лекции в Народный университет Шанявского. С жадностью читает русских классиков, фольклорные сборники. Особенно ему по душе Кольцов, Некрасов, Гоголь, сочинения Белинского, роман Чернышевского "Что делать?", очерки Глеба Успенского.
Первые увидевшие свет стихотворения не были замечены критикой. В них воспевались прелести деревенской жизни, сельские пейзажи. Многие из них построены на автобиографическом материале.
Поворотным событием в жизни Есенина был приезд в Петербург в марте 1915 г. и встреча с Блоком. Блок сразу понял, что перед ним выдающееся дарование, со своим эмоциональным миром, хотя и с некоторым излишним многословием. Ему импонировали безыскусственность стихов и русская натура молодого поэта. Можно сказать, что Блок в какой-то мере оказался литературным наставником Есенина.
Но уже с этого рубежа начинаются те зигзаги, которые определяют весь последующий путь Есенина. Первые его стихи – в духе Кольцова, с примесью народнических утопий. До знакомства с Блоком, который сам искал новые пути в искусстве, чуткий, впечатлительный Есенин попал под влияние религиозно-философского идеализма. Затем Есенин сблизился с акмеистом{Акмеисты – литературная группировка (от греческого слова "акме" – высшая степень чего-либо). Акмеисты провозглашали освобождение поэзии от символистских порывов к "идеальному", от многозначности образов и усложненной метафоричности, возврат к материальному миру, предмету (или стихии "естества"), точному значению слова.}, поэтом С. Городецким.
В 1919 г. Есенин сближается с имажинистами. Имажинизм привлек Есенина эксцентрическим экспериментаторством над художественными образами. Чрезвычайную усложненность образов мы наблюдаем у Есенина той поры в стихотворениях "Пантократор", "Я последний поэт деревни" и других. И все же Есенин был чужим среди имажинистов. Есенин не мог долго разделять программу имажинистов и в 1923 г. порвал с ними.
Есенин слишком был человеком из народа, слишком искренним в исканиях, чтобы поставить себя в узкие рамки любой из тогдашних литературных группировок.
Первую мировую войну он воспринял как народное бедствие, трагедию современного мира. Поэт решительно переходит на позиции реализма и подлинного гуманизма ("Песнь о собаке"). Восторженно встречает Есенин революцию 1917 г. как долгожданное обновление жизни. Но революция представлялась ему чисто стихийным движением как новая "пугачевщина", движущих сил революции он не понимал.
В смятенных, с надрывом, стихотворениях Есенина отразилось стремление найти свое место в сложной, противоречивой обстановке. Пишет стихи о Ленине, о комиссарах, героях революции и гражданской войны ("Гуляй-Поле"). Но все это получается у него крайне субъективно.
Двухгодичная поездка за границу обогатила его представления о современном мире, заставила еще сильнее полюбить родину. Не обольстили его своим комфортом ни Европа, ни Америка.
Последние два года жизни Есенина – небывалый взлет творчества. Его привлекает настоящее и прошлое национальной культуры народов Армении и Грузии ("Персидские мотивы"). В обстановке душевного подъема Есенин создает лучшую свою поэму – "Анна Снегина".
в долгих кабацких застольях, пьянстве и разгулах. Есенин мечется. Надвигается непоправимая трагедия ("Черный человек"). В день гибели (он покончил жизнь самоубийством в ленинградской гостинице "Англетер") собственной кровью пишет стихотворение из восьми строк, в которых особенно поражает скорбное резюме:
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей...
... Есенин – крестьянин, самое демократическое явление Серебряного века русской поэзии. И прежде появлялись поэты-самоучки из крестьянской, мещанской среды: Кольцов, Никитин, Суриков, Дрожжин. Но на переломе веков эта тенденция, выплескивавшая гениев из глубин народного моря, приобретала особое, симптоматическое значение. М. Горький, С. Есенин – символы выступления народа на историческую сцену.
Есть стихи у Есенина, в которых отчетливо слышатся мотивы Пушкина, Лермонтова, Некрасова – не только их любви к народу, но и той особенной рефлексии, порождавшейся чувством дистанции, все еще отделявшей мыслящий авангард нации от народа.
Есенин смотрит на все общественные проблемы по-крестьянски, изнутри, как человек встречного течения, рвущегося к свету знания и понимания. Он продолжает кольцовскую тему поэзии и земледельческого труда ("Под венком лесной ромашки"), некрасовскую, никитинскую тему народного горя, страданий ("Молотьба", "Край ты мой заброшенный", "Заглушила засуха засевки", "В том краю, где желтая крапива", "Сторона ль моя, сторонка" и др.).
Но в традиционных для русской поэзии темах Есенин нашел свои, неповторимые краски. Он передает все очарование крестьянского мира, каждая деталь в нем имеет свою, особую ценность, завещанную веками, свое место в гармоническом единстве целого. Гораздо щедрее, чем его предшественники, Есенин насыщает поэзию предметами крестьянского быта, с которыми сросся и сжился. Все у него идет в дело, все, что есть в избе: клетки, печурка, заслонка, ухваты, хлеб, солонка, квас, прялки, иконы в переднем углу; все, что во дворе и в трудовом обиходе; все крестьянские поверья; тысячелетние, языческие и христианские, праздники, суеверия: леший, Купальница, семик лесной, Спас, Богородицын покров, радуница; карусели, песни, хороводы, краса-девушка, краса парня, красота жизни. Поэзия Есенина – это отражение существенных черт народной жизни.
У Есенина, в отличие от его предшественников, бытовые детали не плод простой наблюдательности, а живые сущности, имеющие свою активность, иногда парадоксальную. Поэт много говорит о синеве небес, о синеве глаз и вдруг – неожиданный оборот "... синь сосет глаза". Излюбленные образы у Есенина: рожь, береза, рябина как символы России, небо, месяц (луна), звезды – встречаются в самых неожиданных поэтических осмыслениях, но все они в кругу крестьянских впечатлений, итог тысячелетних наблюдений тружеников. Нейтральные образы в прямом восприятии усложняются импрессионистическими изломами, метонимическими уподоблениями, метафоризацией: "На бугре береза – свежа", "сонные березки".
Белая береза
Под моим окном
Принакрылась снегом,
Точно серебром.
Или приведем пример импрессионистического{Импрессионизм (от французского слова "impression" – впечатление) – художественное направление, которое определяется стремлением запечатлеть мимолетное, сиюминутное впечатление от жизненных явлений.} сдвига: "Отражаясь, березы ломались в пруду". Пример метафоризации: "Отговорила роща золотая Березовым, веселым языком". Но в отличие от Фета, Тютчева к этим переосмыслениям непременно примешивается особое есенинское озорство: "Как жену чужую, обнимал березку".
Приветливая красная рябина утрачивает свою нейтральность, коль скоро попадает в контекст элегических медитаций поэта, вобравшего ее образ в свой внутренний мир. Рябина получает даже отрицательное значение: "В саду горит костер рябины красной, Но никого не может он согреть". Одухотворение предмета иногда выливается в исповедь перед ним, как, например, в стихотворении "Клен ты мой опавший, клен заледенелый".
Особенно много метаморфоз с образами месяца (луны), неба, звезд. Начнем опять с нейтрального: "От луны свет большой Прямо на нашу крышу" (из самого раннего из дошедших до нас стихотворений Есенина, 1910 год). Чисто по-крестьянски видится этот образ в стихе: "Ковригой хлебною под сводом Надломлена твоя луна". А вот примеры прихотливых поэтических вольностей: "Согнув луну в пастушеский рожок". Изысканность нарастает в стихе: "Чистит месяц в соломенной крыше Обоймленные синью рога". Но вот сочиняется специальное, неслыханное слово: "лунность" – нередкий пример есенинского словотворчества. Все прихотливее выглядят поэтические функции образа. Он развертывается в картину: "В дымном половодье" поэт едет на баркасе, и от баркаса идут легкие волны-следы: "Желтые поводья месяц уронил". Здесь допущена большая вольность: поводья – упряжь лошади, здесь все строится на переносном уподоблении. Еще пример восхитительной смелости поэта в стихотворении "Табун" (1915):
С бугра высокого в синеющий залив
Упала смоль качающихся грив.
Дрожат их головы над тихою водой,
И ловит месяц их серебряной уздой.
В стихотворении "Сорокоуст" он дает выразительное сравнение:
Как бежит по степям,
В туманах озерных кроясь,
Железной ноздрей храпя,
На лапах чугунных поезд?
А за ним
По большой траве,
Как на празднике отчаянных гонок,
Тонкие ноги закидывая к голове,
Скачет красногривый жеребенок?
Милый, милый, смешной дуралей,
Ну куда он, куда он гонится?
Неужель он не знает, что живых коней
Победила стальная конница?
Никогда не был Есенин певцом крестьянской патриархальности. С народничеством он ничего общего не имеет. Он видит суровую правду жизни, тяжкие испытания, выпавшие на долю крестьянства в условиях мировой войны и трех русских революций.
... Самой большой своей творческой удачей Есенин считал поэму "Анна Снегина", написанную в Батуми. Она имеет вид бесхитростного сказа, вбирает в себя главные мотивы лирики поэта, в которой он обсуждает пути и перепутья революции, гражданской войны, борьбу враждующих сил русской деревни, укрепление нового строя. Вся поэма – попытка ответить на вопрос в эпоху революции: "кому на Руси жить хорошо?"
Я буду воспевать
Всем существом в поэте
Шестую часть земли
С названьем кратким "Русь".
шаблонов вульгарно понимаемого коллективизма, в котором погибает индивидуальность, личность. Как соединить прошлое с настоящим, общее и частное?
Я человек не новый!
Что скрывать?
Остался в прошлом я одной ногою,
Стремясь догнать стальную рать,
Скольжу и падаю другою.
(Русь уходящая, 1924)
А иногда, перебирая свой путь, Есенин начинал чувствовать всю тщетность своих попыток перестроиться на новый лад. Милей ему все, что вынес с детства, – запахи родины, крестьянской избы, с божницей старой, с кротким светом лампады:
На кой мне черт,
Что я поэт!..
И без меня в достатке дряни,
Пускай я сдохну,
Только...
Нет,
Не ставьте памятник в Рязани!
(Из поэмы "Черный человек")
А в последнем, предсмертном стихотворении, написанном 27 декабря 1925 г. – всепрощающее ласковое обращение: "До свиданья, друг мой, до свиданья..."
(По В. И. Кулешову)
Стихотворения С. Есенина
* * *
Топи да болота,
Хвойной позолотой
Взвенивает лес.
Тенькает синица
Меж лесных кудрей.
Темным елям снится
Гомон косарей.
По лугу со скрипом
Тянется обоз -
Суховатой липой
Пахнет от колес.
Слухают ракиты
Посвист ветряной...
Край ты мой забытый,
Край ты мой родной!..
1914
Осень
Тихо в чаще можжевеля по обрыву.
Осень – рыжая кобыла – чешет гриву.
Над речным покровом берегов
Слышен синий лязг ее подков.
Мнет листву по выступам дорожным
И целует на рябиновом кусту
Язвы красные незримому Христу.
1914 – 1916
* * *
Нивы сжаты, рощи голы,
От воды туман и сырость.
Колесом за сини горы
Солнце тихое скатилось.
Дремлет взрытая дорога.
Ей сегодня примечталось,
Что совсем-совсем немного
Ждать зимы седой осталось.
Ах, и сам я в чаще звонкой
Увидал вчера в тумане:
Рыжий месяц жеребенком
Запрягался в наши сани.
1911 – 1918
Инония
Пророку Иеремии
1
Ни копий, ни стрел дождей, -
Так говорит по Библии
Пророк Есенин Сергей.
Время мое приспело,
Не страшен мне лязг кнута.
Тело, Христово тело
Выплевываю изо рта.
Не хочу восприять спасения
Через муки его и крест:
Я иное постиг учение
Прободающих вечность звезд.
<...>
2
<...>
Проклинаю я дыхание Китежа
И все лощины его дорог.
Я хочу, чтоб на бездонном вытяже
Мы воздвигли себе чертог
Языком вырежу на иконах я
Лики мучеников и святых.
Где живет божество живых!
<...>
Уведу твой народ от упования,
Дам ему веру и мощь,
Чтобы плугом он в зори ранние
Распахивал с солнцем нощь.
1918
* * *
Я обманывать себя не стану,
Залегла забота в сердце мглистом.
Отчего прослыл я шарлатаном?
Отчего прослыл я скандалистом?
Не злодей я и не грабил лесом,
Не расстреливал несчастных по темницам.
Я всего лишь уличный повеса,
Улыбающийся встречным лицам.
Я московский озорной гуляка.
По всему тверскому околотку
В переулках каждая собака
Знает мою легкую походку.
Головой кивает мне навстречу.
Для зверей приятель я хороший,
Каждый стих мой душу зверя лечит.
Я хожу в цилиндре не для женщин -
В глупой страсти сердце жить не в силе, -
В нем удобней, грусть свою уменьшив,
Золото овса давать кобыле.
Средь людей я дружбы не имею,
Я иному покорился царству.
Каждому здесь кобелю на шею
Я готов отдать мой лучший галстук.
И теперь уж я болеть не стану,
Прояснилась омуть в сердце мглистом,
Оттого прослыл я шарлатаном,
Оттого прослыл я скандалистом.
1922
Кобыльи корабли***(отрывок)
Если волк на звезду завыл,
Рваные животы кобыл,
Черные паруса воронов.
Не просунет когтей лазурь
Из пургового кашля-смрада;
Облетает под ржанье бурь
Черепов златохвойный сад.
Слышите ль? Слышите звонкий стук?
Это грабли зари по пущам.
Веслами отрубленных рук
Вы гребетесь в страну грядущего.
Плывите, плывите в высь!
Лейте с радуги крик вороний!
Скоро белое дерево сронит
Головы моей желтый лист.
1919
Русь уходящая
Мы многое еще не сознаем,
Питомцы ленинской победы,
И песни новые
Как нас учили бабушки и деды.
Друзья! Друзья!
Какой раскол в стране,
Какая грусть в кипении веселом!
Задрав штаны,
Бежать за комсомолом.
Я уходящих в грусти не виню,
Ну где же старикам
Они несжатой рожью на корню
Остались догнивать и осыпаться.
И я, я сам,
Не молодой, не старый,
Не потому ль кабацкий звон гитары
Мне навевает сладкий сон?
Гитара милая,
Звени, звени!
Чтоб я забыл отравленные дни,
Не знавшие ни ласки, ни покоя.
Советскую я власть виню,
И потому я на нее в обиде,
В борьбе других я не увидел.
Что видел я?
Я видел только бой
Да вместо песен
Не потому ли с желтой головой
Я по планете бегал до упаду?
Но все ж я счастлив.
В сонме бурь
Вихрь нарядил мою судьбу
В золототканое цветенье.
Я человек не новый!
Что скрывать?
Стремясь догнать стальную рать,
Скольжу и падаю другою.
Но есть иные люди.
Те
Еще несчастней и забытей.
Средь непонятных им событий.
Я знаю их
И подсмотрел:
Глаза печальнее коровьих.
Как пруд, заплесневела кровь их.
Кто бросит камень в этот пруд?
Не троньте!
Будет запах смрада.
Истлеют падью листопада.
А есть другие люди,
Те, что верят,
Что тянут в будущее робкий взгляд,
Они о новой жизни говорят.
Я слушаю. Я в памяти смотрю,
О чем крестьянская судачит оголь.
"С Советской властью жить нам по нутрю...
"
Как мало надо этим брадачам,
Чья жизнь в сплошном
Картофеле и хлебе.
Чего же я ругаюсь по ночам
Я тем завидую,
Кто жизнь провел в бою,
Кто защищал великую идею.
А я, сгубивший молодость свою,
Какой скандал!
Какой большой скандал!
Я очутился в узком промежутке.
Ведь я мог дать
Что мне давалось ради шутки.
Гитара милая,
Звени, звени!
Сыграй, цыганка, что-нибудь такое,
Не знавшие ни ласки, ни покоя.
Я знаю, грусть не утопить в вине,
Не вылечить души
Пустыней и отколом.
Задрав штаны,
Бежать за комсомолом.
1924
* * *
Шаганэ ты моя, Шаганэ!
Я готов рассказать тебе поле,
Про волнистую рожь при луне.
Шаганэ ты моя, Шаганэ.
Потому, что я с севера, что ли,
Как бы ни был красив Шираз,
Он не лучше рязанских раздолий.
Потому, что я с севера, что ли.
Я готов рассказать тебе поле,
Если хочешь, на палец вяжи -
Я нисколько не чувствую боли.
Я готов рассказать тебе поле.
Про волнистую рожь при луне
Дорогая, шути, улыбайся,
Не буди только память во мне
Про волнистую рожь при луне.
Шаганэ ты моя, Шаганэ!
На тебя она страшно похожа,
Может, думает обо мне...
Шаганэ ты моя, Шаганэ.
1924
* * *
– обман с чарующей тоскою,
Оттого так и сильна она,
Что своею грубою рукою
Роковые пишет письмена.
Я всегда, когда глаза закрою,
"Лишь сердце потревожь,
Жизнь – обман, но и она порою
Украшает радостями ложь.
Обратись лицом к седому небу,
По луне гадая о судьбе,
Правды той, что не нужна тебе".
Хорошо в черемуховой вьюге
Думать так, что эта жизнь – стезя.
Пусть обманут легкие подруги,
Пусть меня ласкают нежным словом,
Пусть острее бритвы злой язык, -
Я живу давно на все готовым,
Ко всему безжалостно привык.
Нет тепла от звездного огня.
Те, кого любил я, отреклися,
Кем я жил – забыли про меня.
Но и все ж, теснимый и гонимый,
На земле, мне близкой и любимой,
Эту жизнь за все благодарю.
1925
КРИТИЧЕСКИЕ МАТЕРИАЛЫ
... Поэт был прав, когда говорил о том, что его лирика жива одной большой любовью, любовью к Родине. Это чувство связывает воедино все лирические произведения Есенина: стихи с отчетливо выраженной общественно-политической тематикой, любовную лирику, стихи о природе, лирический цикл произведений, обращенных к родным – деду, матери, сестре, лирику философских размышлений. В этом заключалась своеобразная цельность поэта, несмотря на те внутренние противоречия, которые не покидали его до конца жизни.
Любовь к Родине, к национальным истокам ее сегодняшнего дня нашла выражение не только в содержании произведений, но и в характере поэтического мышления поэта, в художественной форме его произведений. Это прежде всего обнаруживается в глубокой внутренней связи его поэзии с народным устно-поэтическим творчеством.
Есенину особенно близки жанры народной поэзии. И здесь главным образом следует говорить о том принципе психологического параллелизма, который пронизывает все русское народное творчество. Талантливо и многообразно развитый поэтом, этот принцип и придает его лирике тот неповторимый есенинский колорит, который угадывается в каждом поэтическом образе.
Как и в народном творчестве, у Есенина почти нет чисто пейзажных стихов, но в то же время и нет стихотворений, в которых бы так или иначе не ощущалась связь с миром природы. Поэт постоянно обращается к образам природы в тех случаях, когда высказывает самые сокровенные мысли о себе, о своем месте в жизни, о своем прошлом, настоящем и будущем. Нередко в его стихах природа настолько сливается с человеком, что сама оказывается как бы отражением каких-то человеческих чувств, а человек, в свою очередь, предстает как частица природы. Пейзаж у Есенина – это не иллюстрация чувств, которые им владеют. Природа для поэта – это и частица его собственной души, и друг, чье настроение совпадает с его думами и переживаниями:
От желтизны не пропадет трава.
Как дерево роняет тихо листья,
Так я роняю грустные слова...
Выражение глубоких человеческих чувств через картины и образы природы – самая характерная особенность лирики Есенина.
призван усилить зрительное восприятие образа, сделать его более рельефным и выразительным. Особенно часто мы встречаемся в поэзии Есенина с синим и голубым цветами. Это не просто индивидуальная привязанность поэта к таким краскам. Синее и голубое – это цвет земной атмосферы и воды, он преобладает в природе независимо от времени года, в нем меняются только оттенки. "Теплая синяя высь", "синеющий залив", "синие чащи", "синие рощи", "равнинная синь", "деревенская синь", "синеют кругом небеса" – таковы частые приметы природы в стихах Есенина.
Есенин не ограничивается простым воспроизведением красок природы, он не копирует их, каждый цвет имеет свой смысл и содержание. Синий цвет для поэта – цвет покоя и тишины. Поэтому он так часто встречается при изображении вечера и раннего утра: "синий вечер", "синий вечерний свет", "синий сумрак", "Предрассветное. Синее. Раннее". Смысловое содержание этого цвета целиком переносится поэтом на внутреннюю характеристику человека. Это всегда означает душевное равновесие, умиротворение, внутренний покой.
Голубой цвет в стихах Есенина очень близок по своему значению к синему, как близки эти цвета в самой природе. Его дополнительным оттенком у Есенина является то, что он дает радостное ощущение простора, широты, далекого горизонта: "пашня голубая", "голубое поле", "голубеющая вода", "голубые двери дня", "голубая звезда", "голубой простор", "голубая Русь"... Голубое и синее в своем сочетании служат созданию романтического настроения у читателя. "Май мой синий! Июнь голубой!" восклицает поэт, и мы чувствуем, что здесь не просто названы месяцы весны и лета, здесь думы о юности и молодости. Довольно часто встречается у поэта алый цвет, который издавна имел свою определенную закрепленность в народных песнях ("щечки алые", "алый цветок", "алый румянец" и т. п.). "Алый цвет – мил на весь свет", – гласит народная поговорка. Алый цвет в стихах Есенина всегда символизирует девственную чистоту, непорочность, незапятнанность. Часто это утренняя заря: "Выткался на озере алый свет зари...", "Есть тоска веселая в алостях зари...". В своих ранних стихах он писал: "Я молюсь на алые зори...", "Я стоял, как инок, в блеске алом..."
Казалось бы, розовый цвет маловыразителен, промежуточен, несколько разбавлен. И тем более поражает умение Есенина пользоваться этим цветом, придавать ему необыкновенно выразительную силу. Так, одно слово "розовый" создает незабываемую картину настроения, изображаемую, например, в такой строфе:
Я теперь скупее стал в желаньях,
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.
Здесь никакое другое прилагательное к слову "конь" не могло бы создать такого глубокого романтического настроения.
С алым соком ягоды на коже,
На закат ты розовый похожа
И, как снег, лучиста и светла.
Родственный алому и розовому, красный цвет имеет в поэтике особый смысловой оттенок. Это тревожный, беспокоящий цвет, в нем как бы чувствуется ожидание неизвестного. Если алый связан с утренней зарей, предвещающей светлый день, то красный говорит о закате, о наступлении таинственной ночной темноты: "Гаснут красные крылья заката...", "Тонет день за красным холмом...", "О красном вечере задумалась дорога...". Такие близкие по оттенкам цвета приобретают у Есенина различную смысловую окраску.
Для изображения внутреннего состояния человека Есенин умело пользуется соединением контрастных красок. Они выступают как символы, как условное обозначение. Эти краски-антитезы помогают показать переход одного чувства в другое.
"Вечер черные брови насопил" – так начинается одно из его стихотворений, в котором мы застаем поэта в состоянии духовного упадка. "Черный человек" – так назвал Есенин самое трагическое свое произведение.
Именно через контрастные цвета – белый и черный – Есенин однажды ярко выразил раздумье о своей жизни. Это было в период "Москвы кабацкой", когда он болезненно ощущал противоречия между той средой, в которой оказался, и поэтическим вдохновением, продиктованным романтикой чувств.
Здесь мы видим краски-символы. Для поэта-романтика весьма характерно использование цвета не столько в прямом приложении (синие небо, голубое озеро), сколько в условном своем значении. Поэтому такими смелыми и неожиданными часто кажутся краски Есенина: под ветром густая листва деревьев колышется, как "зеленый огонь"; по озеру "красным лебедем" плывет закат; ранним весенним утром проносится "розовый конь".
В творчестве Есенина краски составляют неотъемлемую суть поэзии. Их многоплановое использование можно определить как цветовое выражение мысли и чувства. Это исключительное качество лирики поэта выделяет его не только в советской, но и во всей мировой литературе.
Раскрытие собственных переживаний через образы родной природы вело Есенина к очеловечиванию самой природы, что позволяло глубже передать тонкое и нежное чувство любви ко всему живому. Народное творчество исключительно многообразно запечатлело это качество русского человека ("Что, соловушка, тоскуешь?", "говорила речка, отвечала", "ветры буйные, отнесите другу весточку" и многое другое). Есенинские поэтические образы формируются на этой основе и приобретают неповторимый колорит: "Отговорила роща золотая Березовым веселым языком", "Спит черемуха в белой накидке", "Где-то на поляне клен танцует пьяный".
– долголетие, сосенка – прямота, осина – горе, береза – девичья чистота и т. п.), Есенин часто развивает, как бы конкретизирует подобные образы в полные большой лирической силы метафоры. Особенно часто обращался он к образу березы. У него береза – "девушка", "невеста". Поэт говорит о ней так, как можно говорить только о человеке, наделяет ее конкретными человеческими приметами: "Зеленокосая в юбчонке белой стоит береза над прудом".
В народном творчестве мы встречаемся и с обратным: перенесением тех или иных явлений природы на человека. И этот признак весьма ощутим в поэзии Есенина и также приобретает своеобразное выражение. "Все мы яблони и вишни голубого сада", – говорит Есенин о людях. Поэтому так естественно звучат в его стихах слова о том, что "любимая отцветет черемухой", что у его подруги "глаз осенняя усталость". Но особенно сильно звучит этот поэтический прием там, где поэт говорит о себе. "Ах, увял головы моей куст", – пишет он об утраченной молодости и вскоре опять возвращается к подобному сравнению: "головы моей желтый лист". "Был я весь, как запущенный сад", – сожалеет он о прошлом. Варьируя этот прием, он все более углубляет его, создает ряд образов, внутренне связанных между собой: "Я хотел бы стоять, как дерево, При дороге на одной ноге", "Как дерево роняет тихо листья, Так я роняю грустные слова". И, наконец, даже не упоминая слова "дерево", он вызывает этот образ словами: "Скоро мне без листвы холодеть". Так характерная для устной народной лирики особенность получает в творчестве Есенина свое развитие.
Художественное мышление поэта оказывается органически близким народному, и это придает его поэзии глубоко национальный характер.
Лиризм, эмоциональность стиха Есенина, богатая гамма настроений и чувств в его произведениях отразились и в своеобразном использовании поэтом афористического склада русской речи. Формула чувства – так можно определить афоризмы Есенина, столь присущие его лирике. Они скрепляют стих, делая его легко запоминающимся, придавая ему большую силу. Они всегда содержательны и легки для восприятия: "Так мало пройдено дорог, Так много сделано ошибок", "Коль нет цветов среди зимы, То и грустить о них не надо", "Ведь разлюбить не можешь ты, Как полюбить ты не сумела", "Кто любил, уж тот любить не может, Кто сгорел, того не подожжешь" и т. п.
В подобных формулах чувств у Есенина не нужно, разумеется, искать прямых параллелей с народными поговорками и пословицами. Речь идет о принципиальной близости конструкций и интонаций. Но весьма часто можно обнаружить и близость по смыслу. Вряд ли мы ошибемся, заметив, что в основе таких строк Есенина, как "В саду горит костер рябины красной, но никого не может он согреть", лежит выражение "Светит да не греет". И уж совсем откровенно близок Есенин к загадке "Крыльями машет, а улететь не может" в таких строках: "Так мельница, крылом махая, С земли не может улететь".
– один из великих русских поэтов, развивающих замечательную и своеобразную традицию русского стиха – напевность. В его поэзии удивительно и оригинально слились народно-песенные и литературные традиции, обогатились неповторимым лирическим голосом "певца рязанских раздолий". Лирика Есенина целиком пронизана песенной стихией. "Засосал меня песенный плен", – писал о себе поэт. "Песни, песни, о чем вы кричите?" – спрашивал он, имея в виду собственные стихи. "И пел тогда, когда был край мой болен", – говорил он о себе. "Степным пеньем назвал поэт свое творчество. Не случайно многие его стихи положены на музыку.
(По П. С. Выходцеву)
Лирика С. Есенина
Есенин 1918 г. все еще находился во власти своей утопической модели крестьянского обустройства России, и модель эта не соответствовала не только марксистскому и самодержавному канонам, но и канону православному.
Еретическая мысль Есенина выразилась с особой силой в поэме "Инония" (1918). Тема Инонии уже звучала в лирике и поэмах 1916 – 1917 гг. В "О Русь, взмахни крылами..." читаем: О Русь, взмахни крылами, / Поставь иную крепь! / С иными именами / Встает иная степь". Здесь же Есенин заявил о своем еретизме: "Но даже с тайной Бога / Веду я тайно спор". "Инония" – пик левизны Есенина. Это поэма о разрушении старой России и религии, о рождении иного мира и иной веры.
– не политический, а метафизический смысл.
"Инония" посвящена библейскому пророку Иеремии, и в самом этом посвящении заложена тема поэмы: в "Книге Иеремии" и в "Плаче Иеремии" речь как раз и идет о разрушении Иерусалима и Вавилона. Господь рассказал Иеремии о бедствиях и страданиях, которые ждут жителей Иерусалима за их грехи и беззаконие. За их отступничество и веру в иных богов. Народ не пошел по добродетельному пути, как того требовал Бог, – и Иерусалим пал. А жители его стали пленниками Вавилона. Бог Саваоф наказал людей страданиями. Как только они искупят свои грехи, он накажет Вавилон. Сам Есенин – пророк Инонии, восьмикрылый ангел – "говорит по библии", но обещает народам жизнь без страданий с иным, не жестоким, богом. Поэт словно вступил в спор с каноническим сюжетом и с каноническим образом.
В "Инонии" Есенин переиначил и образ Сына Бога. Отказался от его ортодоксальной трактовки: "Я иным тебя, Господи, сделаю". В его крестьянском рае, названном "Инонией", нет места вере, оправдывающей страдание. Поэт произнес: "Тело, Христово тело / Выплевываю изо рта". Христова плоть – символ страдания, потому далее следуют строки: "Не хочу восприять спасения / Через муки его и крест".
Спасение через страдание – эта христианская идея отрицается пророком Инонии. Вера в Инонии "без креста и мук". Бог в Инонии – коровий, т. е. крестьянский: "По-иному над нашей выгибью / Вспух незримой коровой Бог".
В "Инонии" Есенин – еретик, но не атеист. В системе ценностей Инонии нет места безбожию. Инония – страна с новым Спасом. Поэт воздал хвалу Господу: "Слава в вышних Богу / И на земле мир!"
"Инонии" Есенин писал о генерации сверхчеловеков. Они способны плугом распахивать "нощь", они могут мыть руки и волосы "из лоханки второй луны". Если раньше в лирическом герое Есенина звучали темы нежности и кротости в отношениях с природой, теперь приоритетным стала демонстрация сверхчеловеческой мощи и агрессивности: "Подыму свои руки к месяцу, / Раскушу его, как орех"; "Ныне на пики звездные / Вздыбливаю тебя, Земля!"; "Я сегодня рукой упругою / Готов повернуть весь мир".
Марксисты не приняли "Инонию", потому что справедливо увидели в ней утопию в духе Китежа. Отрицая Китеж, Есенин – в этом и заключается литературный парадокс – творил свою Инонию, свой крестьянский рай с всеобщим счастьем, со свободными хлебопашцами, с новыми кипарисовыми избами по канону Китежа и оставался при этом в рамках китежского сознания. Марксисты не могли разделить восторга Есенина по поводу мужицкого лада и мужицкой гегемонии и расценили модель Инонии как кулацкий идеал.
Вслед за апогеем левизны последовал спад, вслед за утопией – антиутопия. Есенинская утопия рухнула в стихотворении "Кобыльи корабли" (1919).
Поэт описал апокалипсические картины современной России: "черепов златохвойный сад", "рваные животы кобыл", голодные собаки "сосут край зари", "бешеное зарево трупов", "пурпурный кашель-смрад", "крик вороний", даже солнце "стыло, словно становилось солнцем мертвых". Кто повинен в русском апокалипсисе? Есенин уже знал ответ: стихия Октября ("Сгложет рощи октябрьский ветер", "Злой октябрь осыпает перстни / С коричневых рук берез").
Лирический герой предчувствовал и свою погибель: "Скоро белое дерево сронит / Головы моей желтый лист". В 1919 г. поэт осознал свою обреченность. Он совершил поворот от я-пророка к я-жертве. Он – зверь у людей в загоне, он пришел в этот мир не разрушать, а любить. Он обречен и физически, и творчески: "О, кого же, кого же петь / В этом бешеном зареве трупов?" Он готов вернуться к своим тихим, кротким стихам.
"Кобыльих кораблях" он отрекался от себя – мистического революционера из страны Инонии. Так закончился его революционный романтизм. Он отрекался от февральских и октябрьских иллюзий о грядущем рае: "Веслами отрубленных рук / Вы гребетесь в страну грядущего". Он отрекался от своих сюжетов: "Видно, в смех над самим собой / Пел я песнь о чудесной гостье". 1919 г. становится переломным в сознании Есенина.
После вселенской мистерии он обращается к реалистическим произведениям о судьбе России ("Русь советская", "Страна негодяев"). В предисловии к неосуществленному изданию собраний своих сочинений, написанном 1 января 1924 г., Есенин заявляет, что он не религиозный человек и не мистик. Из его творчества, действительно, ушла мистика времен религиозно-революционных утопий. Есенин 1924 г. как бы готов вписаться в Советскую Россию. Он публикует "Русь уходящую" – свое признание победы новой России над уходящей Русью. Теперь в Стране Советов он – "самый яростный попутчик" ("Письмо к женщине"). Эмоционально он стремится быть настоящим, не сводным сыном в "великих штатах СССР".
Однако Есенин не в состоянии постичь и принять "коммуной вздыбленную Русь". Это связано было в мироощущении поэта с реальностью советской деревни. В "Красной нови" он опубликовал стихотворение "Возвращение на родину" ("На родине"). Сиротская, разоренная деревня, бедная изба с "на стенке календарным Лениным" – чужой ему мир ("Здесь жизнь сестер, / Сестер, а не моя"; "Конечно, мне и Ленин не икона"). В советской деревне – своя религия, которую Есенин опять же не смог принять ("И вот сестра разводит, / Раскрыв, как Библию, пузатый "Капитал", / О Марксе, / Энгельсе.../ Ни при какой погоде / Я этих книг, конечно, не читал"). Задавленность крестьянской культуры, уничтожение нравственных ценностей когда-то голубой, радостной, Богом избранной и Миколой хранимой Руси – такой видит большевистскую деревню, "милый край", Есенин. Голубой русский рай теперь – опечаленная русская ширь с "водянистой, серой гладью". В этой России он чувствует себя чужаком. Элегическая грусть о Руси уходящей и прожитой жизни – темы лирики 1924 г. Об этом и "Этой грусти теперь не рассыпать...", и "Русь уходящая", и "Низкий дом с голубыми ставнями...", и "Отговорила роща золотая..." и др.
Попытка обрести согласие с самим собой и с миром нашла творческое выражение в "Персидских мотивах". Стихи цикла написаны с осени 1924 г. по август 1925 г. Сам романтический сюжет о любви северянина и дикарки-южанки Есенин воспринял через поэзию Пушкина и Лермонтова. Его стихи о любви к персиянке органично входят в контекст русской классической литературы и продолжают ее традиции. Стихи писались на Кавказе, однако выбор поэта пал на страну Саади – на Персию, чему был ряд причин, но прежде всего на темы, сюжеты, тональность, а главное – на сам образ любви "Персидских мотивов" повлияли персидские лирики. Любимая в персидской поэзии превосходит своей красотой саму природу, она исключительна, а лирический герой подмечает в любовном страдании нюансы, невидимые другим.
В этом цикле Есенин создал образ голубой и веселой страны, которой перестала быть Россия, он творил образ ласкового и шафранного рая. Есенин не сосредоточен на любовном страдании, на любовном самоуничижении, он пишет стихи об умении любить, об отгадывании желаний, об атрибутике любви.
– только временный покой. Одна из тем цикла – ностальгия по России. В любовные мотивы непременно привносится образ родины: "Мы в России девушек весенних / На цепи не держим, как собак"; "Как бы ни был красив Шираз, / Он не лучше рязанских раздолий"; "Там, на севере, девушка тоже"; "Мне пора обратно ехать в Русь". Любовь к России сильней любви к персидскому раю. Да и сам персидский рай – не более чем еще один созданный поэтом миф: и любовь к Шаганэ безответна, и в Персии поэт подмечает угрюмость и несчастье.
Персия – страна грез, и сердце поэта вновь обманулось. В "Персидских мотивах" невозможно не заметить пушкинскую тему "я сам обманываться рад". Есенин, зная о самообмане, пишет: "Глупое сердце, не бейся! / Все мы обмануты счастьем, / Нищий лишь просит участья... / Глупое сердце, не бейся".
(По Н. М. Солнцевой)