34. Э. В. Цесарской
23 декабря 1930 г. Берлин.
Берлин.
<...> И ей-богу же для меня все шляхи и тройки не в Рим ведут (и не в Италию), а в Москву. По крайней мере сейчас. Сегодня получил твое письмо, какие-нибудь пять часов назад, и вот сейчас оно так выглядит, будто я его сквозь фронты пронес. С успехом читается; ничего не поделаешь! Шибко рад я перекликнуться с тобой словом привета. От твоего письма, знаешь ли, будто на меня милым ветром обдонским пахнуло. А знаешь ты, как пахнет ветер в степи в июле? Чуть слышен горьковатый и сладостный привкус сухой полыни в мощном запахе разнотравья. Хорошо и тягостно вспоминать в прокуренной комнате о тебе и о степном ветре, и о дорогах, исхоженных и изъезженных за мою недолгую жизню. Придется ли нам с тобою походить по ним плечом к плечу? Аюшки?
«Свободной гавани» серая туча мачт парусников, огромные пароходы, туман и соленый запах моря. На борту ближнего заокеанского парохода стоит негр матрос, смотрит на пристань, на город в мутной мгле. Откуда-нибудь из-под тропиков приплыл он в Гамбург с бананами и каучуком. Подумалось мне, и стало до того грустно и не хочу больше ездить по Европам — остобрыдло!
Вчера послал тебе телеграмму. Сегодня положение неустойчиво, запросили телеграфом Москву, как быть с таким чудаком. Такие случаи не часто бывают в посольской практике. Бывает, что не хотят ехать в Союз, а тут вдруг хотят и очень. Словом, «совсем наоборот». Я упорно стою на своем. Завтра дело выяснится с обратными польскими визами, и, если не дадут, пошлю им срочную телеграмму. Васька вернется со мной, а Артем поедет в Италию. В Москве задержусь. А потом в район сплошной коллективизации. Страшно хочется посмотреть, как там и что. Дико и немыслимо жить здесь после того, как половину сознательной жизни прожил в условиях Дона советского. Так крепка эта пуповина, соединяющая меня с ним, что оборвать ее — не оборвешь.
«Дона» издатель даже перевернул обложку, так ты ему полюбилась! С первой страницы ты смотришь на мир, положив на коромысло руки, а парень с гармошкой — сзади на развороте.
Впервые: газ. «Литературные новости», 1993. № 42. Август. С. 8.
Шолохов уехал из Берлина 24 декабря 1930 г. В письме из Берлина от 24 декабря 1930 г. к Е. Г. Левицкой М. К. Клейменова сообщала: «Сегодня уехали Михаил и Вася <В. Кудашев> — стало скучно. Я чуть было не расплакалась на вокзале. Артем остался и поедет дальше, а этот упрямец, Михаил Александрович, уперся и ничего с ним сделать нельзя было» (Колодный Л. «История одного посвящения» // «Знамя», 1987. № 10. С. 173).