74. А. А. Плоткину
Ноябрь 1933 г. Вешенская.
Дорогой Андрей!
Был в Москве, был на юге, черт знает, где не был. Месяц назад вернулся, по вчерашнее число работал совместно с кинорежиссером над сценарием по «Под<нятой> целине»1 — вот причина моего глубокого молчания.
Твоим письмам сердечно рад и всячески приветствую то, что ты снова на заводе, да еще в красивейшем городе мира2. Плохо только то, что ты получил повышение в чинах и бросил слесарное дело. Ну, какой из тебя снабженец? Где это видано, чтобы евреи торговали или снабжали? Ты бы, сукин кот, хоть года два после председательствования в колхозе поработал бы физически! А то нарастишь себе пузо и уж тогда без пенсне тебе шагу нельзя будет ступнуть.
Дела в р-не текут и меняются: нынче плохо, завтра хорошо, послезавтра плохо, на следующий день опять хорошо. Все идет, как в сказке про белого бычка. Вертится этакое колесо, на одной половине надпись «хорошо», на другой — «плохо». Неизвестно, когда колесо остановится и на какой подписи. Словом, как в детском стишке:
«А может у чижа болит голова?
А может чижу в клетке тесно?»
И дальше насыщенный глубоким философским содержанием ответ:
«Никому ничего не известно».
Так и в Вешках: «Никому и ничего». В том числе и в твоей вотчине дела не нарядны. Зажиточная жизня не удалась в этом году. Я, признаться, сомневаюсь в том, что она придет в следующем. Но этак годика через три-четыре придет непременно. Верую!
У меня уж колхозники допытывались: «А что в этом году будут ломать саботаж или нет?» Я отвечал так: «Нет, не будут, Плоткину сейчас некогда. Он снабжает Украину, в том числе и Киев с окрестностями. А вот когда ему это дело надоест, — тогда он снова приедет сажать вас на горячую лежанку и разговаривать про саботаж».
сажать на горящий примус? Или просто на «вострый» кол?
Петро Козьмич наш накручивает. Немного опоздал он... молотят по району и сейчас. Зяби наворочали меньше, чем в прошлом году или столько же.
Ребята здравствуют. Петро Красюков из лесхоза перебрался в рик. Корешков по-прежнему любит двух жен и говорит, что это очень здорово получается. Следует и тебе попробовать, хотя и без этого в Еринском, Лебяженском родятся сейчас диковинные детишки: один, по слухам, родился прямо в пенсне, другой — как предсказывает одна старушка — непременно будет работать по снабжению, разумеется, когда вырастет.
Я собираюсь на днях ехать в Москву. По возвращению сяду дописывать «Тих<ий> Дон». Книги мои переводят за границей, хвалят и там, но я не горжусь и не расту от этого. Осенью убил еще одного дудака. Десятка три перевел вальдшнепов. Жду весну. Всю жизнь все мы чего-то ждем, да так и умираем не дождавшись самого главного. А может умирание и есть «самое главное»?
Пиши. У меня к тебе в целости сохранились самые теплые, самые сердечные чувства. Обнимаю тебя и желаю всего, всего лучшего.
3. Мар<ия> Петровна приветствует вас обоих.
Твой М. Шолохов.
Примечания
Впервые: МГ, 1991. № 5. С. 211—212 (в ст. Рычнев Г. «Тихон Пузанов. Жертва 33-го года»).
—2 об.).
Датируется по содержанию.
1 См. письмо к Н. М. Шенгелая от 23 июля 1933 г. и примеч. к нему.
2 «О Вешенском районе» от 4 июля 1933 г., принятом после письма Шолохова к Сталину от 4 апреля 1933 г., А. А. Плоткину был не только объявлен строгий выговор с предупреждением, но ему была также «воспрещена работа в Вешенском районе». Он вернулся на работу в Киев.
3 Жена А. А. Плоткина.