Встреча с М. А. Шолоховым
<сентябрь 1929 г.>
Был мокрый осенний вечер, шел мелкий дождь. Но в купе скорого поезда Москва – Ростов, в котором я и писатель-драматург К. А. Тренев ехали в 1929 году на Дон, было тепло и уютно…
– местный казачок. На голове у него была надета меховая шапка с кожаным верхом, а накинутая сверху суконного френча промокшая от дождя длинная винцерада и высокие сапоги завершали костюм вошедшего в купе молодого, синеглазого пассажира. Мой спутник сразу узнал его и дружески поприветствовал, сказав мне, что это молодой многообещающий донской писатель из станицы Вешенской – Шолохов Михаил Александрович и что он уже известен своими «Донскими рассказами», напечатанными еще в 1926 году в Москве, а наш старейший советский писатель А. С. Серафимович, прочитавший эти рассказы двадцатилетнего казачка, назвал его молодым орленком, широко раскрывшим крылья своего таланта…
«Тихий Дон». Тренев с охотой отвечал своему собеседнику об истории возникновения сюжета «Любови Яровой», которая, найдя свое рождение на сцене Московского Малого театра 22 декабря 1926 года, явилась вехой в истории русской драматургии, ознаменовав решительный поворот театральной жизни к революционной советской действительности. Шолохов, немного прищурив свои синие – цвета василька – глаза и пригладив светло-русые волосы, внимательно слушал автора «Любови Яровой», а иногда вставлял свои вопросы по существу содержания и исполнения пьесы. Он, к сожалению, не видел на сцене Малого театра этой постановки…
Потом в беседе двух писателей пришел черед Шолохова отвечать на вопросы. Константин Андреевич подробно расспрашивал автора «Тихого Дона» о том, как мог еще молодой, по существу, литератор так правдиво и красочно воссоздать в своем романе типы казаков, наполнить их образы таким ярким бытовым реальным содержанием и какой замысел автора будет лежать на пути продолжения романа?..
Шолохов ответил, что конца своему роману еще не знает и что черпал свое творчество непосредственно в природе донской степи, в недрах казачьего быта. Он слушал и воспринимал рассказы станичников в разных местах Вешенской округи и на хуторах Кружилинском и Каргинском, где провел раннее детство, а с 1920 года мыкался по донской земле, гонялся с товарищами за бандами, властвовавшими до 1922 года на Дону.
«Ваши живые образы людей Дона, такие, как Григорий Мелехов, его отец Пантелей Прокофьевич, Аксинья, Наталья Мелехова, на сцену просятся! Вот попомните мое слово!»
Разговор, казалось, был бесконечным, литературные темы были неисчерпаемыми. Беседа двух писателей затянулась далеко за полночь, нужно было ложиться спать и отдохнуть для дел будущего дня в Ростове, куда они ехали. Поэтому мы все скоро расположились по своим постелям. Но я долго не мог еще уснуть от всех тех впечатляющих разговоров, которые я слышал от людей большой литературной судьбы.
Советский Дон. 1984. 31 марта.
1 Осенью 1929 года Михаил Шолохов прибыл в Ростов-на-Дону. 3 октября 1929 года Шолохов писал Александру Фадееву: «…Тебе известна статья Прокофьева в «Большевистской смене», по поводу этой статьи я и нахожусь в Ростове. Со всей решительностью заявляю, что обвинения, выдвинутые сейчас против меня Прокофьевым, – ложь, причем заведомая ложь. Я приехал, чтобы через отдел печати Крайкома и СКАПП вызвать комиссию для расследования этих «фактов» и глубочайше убежден в том, что это расследование переломает Прокофьеву ноги. Это дело еще более возмутительное. Прокофьев, будучи в Вешенской, наслушался сплетен, исказил их и спаровал меня с Пильняком…» (ИМЛИ).
А Бориса Пильняка рапповская критика обвиняла в том, что он опубликовал свои сочинения в эмигрантской печати, что по тем временам было равносильно предательству во время боя. А между тем в то время не существовало в России общества по защите авторских прав, и любое издательство за пределами России могло безнаказанно публиковать любое произведение писателей Советской России. Но на это не обращали внимание: предатель – и все…
2 –1945) родился в крестьянской семье в хуторе Ромашово Харьковской губернии. Учился в Санкт-Петербургском археологическом институте и Духовной академии. Тягу к писательской деятельности почувствовал рано, но первую пьесу опубликовал лишь в 1910 году, сборник рассказов – в 1915 году. В 1924 году МХАТ поставил пьесу «Пугачевщина», в декабре 1926 года Малый театр поставил «Любовь Яровую» – «из эпохи гражданской войны», как писал сам Тренев Горькому в апреле 1926 года.
О «Пугачевщине» писали чаще всего в отрицательных тонах, а о «Любови Яровой» в положительных, чаще всего противопоставляя пьесу и постановку в Малом «Дням Турбиных» М. Булгакова.
«Православные критики побранивают меня, – писал Тренев Горькому
3 апреля 1926 года, – что я не выдвинул в «Пугачевщине» рабочие массы. Хочу печатно ответить, что такой уж я капризный человек: не хочу и не желаю! Единственное мое оправдание: при Пугачеве рабочих не было. Были заводские крепостные крестьяне, даже не бросавшие хлебопашества и с той же крестьянской «идеологией» (роковое для слабых рецензентских голов слово!). Да еще бранят, что Пугачев не герой. Кабы ж я его, этого ярого садиста, родил! Чтение исторических документов часто заставляло вспоминать меткую характеристику, данную ему вашим Коноваловым» («Ах, шельма клейменная, – ишь ты! – рассуждает Коновалов, герой одноименной повести Горького. – Царским именем прикрылся и мутит… Сколько людей погубил, пес!.. Стенька? – это, брат, другое дело. А Пугач – гнида и больше ничего». –
И еще: «…Во время оно вы так много сделали для моей души, – писал Тренев Горькому 29 ноября 1927 года. – Вы таким ласковым солнцем согрели мою только что вспаханную полосу! Если на этой полосе кое-что уродило, то вам причитается большой продналог». (Горький и советские писатели. С. 448–451).
«Михаил Шолохов», вышедшем в 1940 году в Ростове-на-Дону, есть очерк-воспоминание К. Тренева «Дорогой земляк», в котором почтенный автор отдает должное своему младшему коллеге.
Можно легко предположить, что эта увлекательная беседа в купе вагона состоялась в последних числах сентября 1929 года – одного из самых тяжелейших в жизни русского гения.