Трубка Шолохова
Из воспоминаний жены Б. Ливанова
<…> Из Москвы Борис Николаевич писал:
«23 сент. 1941 г.
…Я каждый день репетирую «Кремлевские куранты». На днях показывался В. Г. Сахновскому в новой роли. С сегодняшнего дня перешли на сцену. Репетируем еще «Три сестры». Вводим Андровскую1 на роль Маши. Скоро пойду на фабрику грамзаписи, откуда будет передача концерта для фронта. Я играю опять «Яровую». Каждый день концерты. Иногда очень далеко за городом. Поздно возвращаюсь…
29 сентября 1941 г.
…На днях (9—10) должна быть премьера «Курантов». С завтрашнего дня пойдут репетиции на сцене. И меня ни за что не отпустят.
…Как хочется быть с вами, мои любимые, родные. Как все трудно! Хоть бы одним глазком посмотреть на вас, моих бедных, дорогих, родных!!! После премьеры предполагается выезд бригады на фронт. «Кремлевские куранты», «Яровая» и еще что-то. Должны ехать Хмелев, Грибов2, я и др. Но не знаю, пока еще это не точно…
29 октября
…Вчера у меня была генеральная репетиция «Курантов»… Спектакль, в общем, понравился. И особенно – исполнение Хмелева, Грибова и мое. Так что, кажется, все-таки… искусство… Сейчас будут снимать меня и других участников спектакля на пленку кинохроники. Надо сейчас уже скоро идти гримироваться и одевать свою особу. Не очень хорошо получается финал спектакля. Но, кажется, удалось своего добиться. Я тебе м. б. пришлю еще подробности дальнейшие…»
Потом театр отправили из Москвы в Саратов. Оттуда Борис Николаевич сообщал:
«Сегодня приехал Храпченко3. Остановился в номере напротив нашего. Вечером будет беседовать с нами. Предположено было начать 6-го работу театра в Саратове. Все, что я пока знаю. Советовался с Храпченко о вашем приезде. Он не советует. Находит, что вы живете в лучших условиях, чем можете жить здесь со мной. Он так же, как я, не виделся с семьей с начала войны. Что узнаю после беседы с ним, сообщу отдельно».
Наконец, семья наша соединилась – в Саратове. Директором театра в эвакуации был назначен Иван Михайлович Москвин4, поскольку Немирович-Данченко оказался на Кавказе. Все жили в одной гостинице. Распорядок жизни артистов очень строгий. После 12 часов ночи не разрешалось говорить по единственному телефону. Все эти правила были вывешены на стене за подписью Москвина-директора. Как-то ночью постучали к нам в дверь. Мужской голос требует Ливанова к телефону.
– Слушаю. Кто говорит? – шепотом спросил Ливанов.
– Борис? Это ты? Шолохов говорит… Что ты шепчешь?.. У вас что, войны нет? Я с фронта и утром лечу в Москву. Сейчас мы приедем к тебе…
Михаил Александрович Шолохов был в военной форме, он тогда с усами пшеничного цвета и большим нависшим лбом был похож на художника Федотова… Вторым был Князев, прокурор Саратовской области, земляк Шолохова. И еще с ними был молодой человек, тоже военный. В Саратове строго соблюдалось затемнение, и мы зажгли фитиль, опущенный в масло на блюдце. Сначала Шолохов рассказывал о фронте. О молодых женщинах-санитарках, иногда очень маленьких и хрупких, которые добросовестно находили раненых на поле боя и тащили их на себе, не будучи даже уверенными, что раненые еще живы…
После этих удивительных рассказов Шолохов вдруг запел высоким голосом казачью песню. Ее подхватил Князев… Они так пели, что никогда и нигде мы ничего подобного не слыхали. Пение продолжалось до семи утра, потом все поехали домой к Князеву, где его жена дала нам яичницу с салом и налила по стакану спирта. Все выпили «посошок на дорожку».
Приехали на заснеженный ледяной аэродром, и Михаил Александрович улетел.
Вернувшись в гостиницу, убирая со стола, обнаружила трубку Шолохова. Забыл. Хватится, какая досада! Но он обещал на обратном пути из Москвы на фронт, пролетая через Саратов, обязательно зайти. Я положила ее в чемодан. Не зайдет – будет нашим талисманом. Трубка Шолохова с фронта! Часа через три появился Князев.
– Шолохов, вероятно, у вас оставил трубку. Звонил из Москвы!
– Нет! – Я поспешила опередить Бориса Николаевича.
– Посмотрите внимательнее…
– Я тщательно убирала. Нет, трубки нет.
Он ушел.
– Ну знаешь! – сказал потрясенный Ливанов. – Соврала, да еще прокурору!
– Он приедет, и я сама хочу ему отдать.
После ухода Князева постучали в дверь.
– Борис Николаевич. Москвин просит вас сейчас же к нему.
– Я с тобой.
– Пошли.
– Что происходило сегодня ночью в вашей комнате? Никто не спал в гостинице…
Я робко сказала:
– Иван Михайлович, сейчас я все вам объясню.
Но Москвин прервал меня:
– Ливанов будет отвечать!
Все это говорилось с такой поистине москвинской силой, с таким безвыходным для нас подтекстом, что, казалось, объяснить ничего уже будет нельзя.
– Иван Михайлович, – начал Ливанов, – ко мне ночью пришел Шолохов с друзьями, проездом на фронт, и они так замечательно пели казачьи песни…
Москвин резко обернулся:
– Что же ты меня не позвал?
ни мои угрызения совести не идут в сравнение с радостью Шолохова.
– Трубка! Моя!! Какое счастье! Боялся ехать без нее.
Даже сейчас, когда пишу, сердце забилось учащенней. Доставить радость человеку, да кому – Шолохову!
– Миша, почему ты не сделаешь пьесу из «Тихого Дона»? Ну, если ты не будешь – разреши сделать это мне.
– Ты будешь играть Григория? А Аксинью кто?
– Тарасова.
– Я буду рад. Делай.
Уже в Москве Шолохов пришел к нам. Ливанов начал читать ему инсценировку.
– Стой, стой! Отдохни, пойди в другую комнату.
– Ты не доволен? Я волнуюсь.
Когда он вышел из комнаты, Михаил Александрович сказал:
– Борис думает, так это просто – ведь он сделал пьесу, не я.
Он волновался не меньше Бориса Николаевича. Когда Борис Николаевич кончил читать:
– Хорошо, ставь. Никаких тебе замечаний у меня нет.
– А у меня к тебе просьба: у Григория остался сын, теперь он воевал, наверно, и по возрасту так. Когда кончится спектакль, пусть сын Григория выйдет за занавес, обратится к зрителям. Напиши ему этот монолог. У нас есть молодой, хороший артист, и на меня похож.
– Нет, нет, нет и нет!
– Пойми, это необходимо, Миша!
– Я написал роман, это законченное произведение. Не буду.
Пьеса Бориса Ливанова «Тихий Дон» по роману Шолохова была принята в Художественный театр. В пьесе не было ни одного нешолоховского слова. Когда Борис Николаевич читал ее труппе, были аплодисменты, слезы, смех – приняли на «ура», как в таких случаях говорят. Директор Месхетели положил ее на глазах у Ливанова в сейф в своем кабинете в театре. Борис Николаевич отдал рукопись, единственный экземпляр, который потом не могли найти. Ливанов должен был приступить к репетициям. Месхетели страшно сражался тогда с частью труппы, протестуя против «Зеленой улицы»: нельзя, чтобы в Художественном театре шла такого низкого литературного качества пьеса! Михаил Кедров хотел ее ставить и – настоял. Занял Ливанова в этой пьесе. Постановку «Тихого Дона» отложили <…>
Ливанов Б. ТРУБКА ШОЛОХОВА. Из воспоминаний Б. Ливанова Борис Ливанов. Композиция по материалам жизни и творчества: Статьи. Письма. Воспоминания. М.: ВТО, 1983.
Печатается по тексту этого издания.
Ливанов Борис Николаевич –1972) – русский актер, с 1948 года – народный артист СССР, пять раз получал Сталинскую премию, шестой раз – Государственную премию СССР. Образы Шванди в пьесе «Любовь Яровая», Ноздрева, Дмитрия Карамазова, Потемкина в фильме «Адмирал Ушаков» и многих других навсегда останутся в памяти зрителей.
1 Андровская Ольга Николаевна (настоящая фамилия Шульц) (1898–1975) – русская актриса, с 1948 года – народная артистка СССР, преимущественно исполняла комедийные роли, Сталинская премия в 1952 году.
В письме Борис Николаевич перечисляет спектакли, в которых он исполняет свои роли, упоминая «Кремлевские куранты» Н. Погодина, «Три сестры» Чехова и «Любовь Яровую» К. Тренева.
2 Хмелев Николаи Павлович –1945) – русский актер, с 1937 года – народный артист СССР, его роли Алексей Турбин, Каренин, Тузенбах и др. надолго останутся в памяти зрителей. Три Сталинские премии в 1941, 1942, 1946 году посмертно.
Грибов Алексей Николаевич (1902–1977) – русский актер, с 1948 года – народный артист СССР, в 1972 году – Герой Социалистического Труда, четырежды лауреат Сталинской премии.
3 Храпченко Михаил Борисович (1904–1986) – литературовед, академик АН СССР (1966), в то время занимал высокое место куратора отдела искусства.
4 (1874–1946) – актер, с 1936 года – народный артист СССР, с 1898 года – во МХАТе, сыграл царя Федора, Протасова, Луку. Дважды лауреат Сталинской премии, в 1943-м и 1946 году.