«На огонек» к Шолохову
Рассказывает бывший председатель первого Вешенского колхоза
В 30-е годы – годы коллективизации – партия послала на Дон 40 человек в счет двадцати пяти тысяч коммунистов, направленных в сельское хозяйство страны. Среди них был балтийский моряк Андрей (Або) Плоткин, который возглавил первый в станице Вешенской колхоз. Жизнь Плоткина вешенского периода, как и жизнь П. Лугового, П. Красюкова, И. Корешкова, легла в основу образа Семена Давыдова из «Поднятой целины». дел – он директор Расторгуевского гипсобетонного комбината.
Агентство печати «Новости» (АПН) предлагает читателям воспоминания А. Плоткин а о Шолохове, о совместной с ним работе в Вешенской.
Было это на Дону в бурные годы коллективизации. С Михаилом Александровичем Шолоховым нас породнило то общее дело, которое вместе с партией мы отстаивали. Семь лет я работал в Вешках и четыре года в городе Миллерово. На протяжении этих лет мы часто встречались у нас в колхозе, на партийных конференциях, совещаниях, у писателя дома.
Вешенский район прибыли 40 коммунистов из числа двадцатипятитысячников. Среди них был и я. Меня назначили председателем Вешенского колхоза.
Мы не были специалистами сельского хозяйства. Шестнадцатидневная подготовка научила нас немногому. Знания давала сама жизнь, кипучая, напряженная. На ходу решали самые важные задачи, на ходу учились, допускали ошибки, исправляли их. Но вера в дело партии победила – колхозы построили. И главный свидетель и памятник тем дням, как писал однажды мой друг Петр Луговой, тоже двадцатипятитысячник, – «Поднятая целина» Шолохова.
Мою первую встречу с писателем я запомнил на всю жизнь.
В нашем районе коллективизация была уже завершена. В состав колхоза входили хозяйства станицы из шести близлежащих хуторов. На колхозном базу много было быков, лошадей, сельскохозяйственного инвентаря. Первая посевная прошла успешно, зазеленели яровые, зачернели пары. Без межей! Впервые на казачьих землях! Наш колхоз готовился к страдной поре – сенокосу, уборке созревающих хлебов.
На организацию общественного питания в поле нужны были деньги, а колхозная касса – пуста. Где взять деньги?
«Сходи, мол, к Шолохову. На соседней улице живет. Он человек простой, последним поделится». Я на дыбы: как я, «социалистический сектор», да пойду за помощью к «частному лицу»?! Но идти пришлось.
Вместе с Михаилом Александровичем жили его мать Анастасия Даниловна – обаятельнейшая женщина, вечно в домашних хлопотах, ласковая, приветливая, безгранично любившая сына; жена Мария Петровна, верный его спутник, и двое ребятишек – Светлана и Алик. Навстречу мне вышел Михаил Александрович. Познакомились.
Помнится, с каким интересом он расспрашивал о колхозе, о делах, казаках, о работе двадцатипятитысячников. Тут я и подоспел со своей просьбой. Смотрю, поднимается он, не говоря ни слова, достает деньги и протягивает мне. Я пообещал, как только уберем зерновые, вернуть долг. Шолохов и впоследствии частенько выручал нас, двадцатипятитысячников. Расстались мы в этот день, как давно знакомые.
«На огонек» к Шолохову мы заходили часто. Семья эта всегда привлекала нас гостеприимством, скромностью. Более дружной и любящей семьи мне не приходилось встречать.
В быту Михаил Александрович скромен и непритязателен. Одевался всегда в защитного цвета гимнастерку, галифе. Зимой ходил в золотистой кубанке и солдатском полушубке. Он к нему здорово привык. Однажды, когда он пришел в гостиницу «Националь» (он встречался здесь с постановщиками «Поднятой целины»), Шолохов подвел меня к шкафу и говорит: «Вот посмотри, я купил себе замечательный кожан». Он вынул из шкафа кожаный реглан и надел его. Пальто сидело на нем хорошо. Полюбовавшись, он отложил обновку и надел старый, видавший виды полушубок, а в пальто я никогда не видел его и в Вешенской.
– из Англии привез мне в подарок хорошую трубку) Шолохов любил рассказывать многое из того, что знал, видел, читал. А еще больше умел слушать. Он умел слушать так, что собеседнику казалось очень важным все, о чем он говорит писателю. Это свойство не многим дано. Вот и шли к Шолохову простые люди со своими делами, обидами, за советом, за помощью.
Особенно большую роль как дальновидный и принципиальный общественный деятель сыграл Шолохов в 1932–1933 годах. Это было тяжелое для Вешенского района время и всего Северо-Кавказского края время. Неблагоприятные климатические условия лета затруднили уборку урожая. Этим воспользовались наши враги. В результате подрывной кулацкой деятельности уборка проводилась плохо, много хлеба растащили и попрятали в ямах и тайниках. Зерно гнило на полях в копнах, даже на корню.
Надо сказать, что кулачье и белогвардейские недобитки в ту пору крепко схватились с Советской властью. Дело дошло до того, что на хуторе Евлантьевском станицы Боковской хлеб оказался… в могиле, не известной никому из старожилов. Или такой случай: в этом же хуторе у одного казака кто-то умер в семье. Но почему-то гроб с телом покойника, установленный по всем правилам в переднем углу, был закрыт крышкой, и убитые горем родственники не смогли даже на прощание увидеть дорогого усопшего. А слишком любопытные родичи, заглянув под крышку гроба, увидели там… пшеницу. В то же время казачья беднота и середняки сидели без хлеба.
Героически, самоотверженно, не зная ни дня, ни ночи, ни сна, ни отдыха, боролись коммунисты и многочисленный беспартийный колхозный актив с саботажем и расхитителями.
Вот тогда и появилась в «Известиях» тревожная, негодующая телеграмма корреспондента Шолохова. А вслед за ней Шолохов обратился с письмом в ЦК партии, в котором рассказывал о положении, сложившемся в районе, и просил помощи Центрального Комитета.
–7 дней. На имя Шолохова пришла телеграмма, в которой просили назвать цифру необходимой помощи.
Можно себе представить, какую радость она вызвала у Шолохова и у всех нас. Помню тот хороший солнечный день, один из последних дней марта, когда земля только что обнажилась от снега. Мы вчетвером – Шолохов, Красюков, Корешков и я – бродили невдалеке от станицы по молодому сосняку с ружьями в руках – вышли проветриться, погутарить. А гутарили и обсуждали, как ответить в ЦК, подсчитывали, сколько попросить хлеба. Подсчет примерно был такой: в районе около 50 ООО едоков, на каждого по 1 пуду хлеба в месяц, до нови остается 3 месяца, стало быть, надо 150 тысяч пудов. Показалось многовато, остановились на 120 тысячах пудов.
Об этих цифрах спорили с азартом, прикидывая так и этак. Договорились.
На следующий день Шолохов отправил второе письмо в ЦК, излагая в нем расчеты о помощи, он одновременно просил прислать в район представителя Центрального Комитета для расследования обстановки на месте. И эта просьба была уважена. В район приехала комиссия ЦК.
Беседуя с представителями Москвы, я спросил, как мне быть с несправедливо арестованными колхозниками, с изъятым у колхозников скотом, хлебом и т. п. Они ответили, что происходящее в Вешенском районе – искривление линии партии, отступление от нее. И в соответствии с этим должен действовать каждый коммунист: людей, арестованных без всякого повода, надо освободить, коров колхозникам вернуть.
1932 /1933 года что-нибудь писал. До писательства ли было, когда двери в квартиру Шолохова буквально не успевали закрываться!
Направляясь как-то к писателю, я встретил его на крыльце дома. Смеясь, он показал на входную дверь: «Смотри, ручки ходоки оторвали»…
Он не был тогда еще ни в одном партийном или советском выборном органе. Он был молодым человеком, молодым писателем, но достойно представлял партию и Советскую власть.
Много еще можно вспомнить, собственно, не вспоминать, а рассказывать, – ведь всего этого не забыть вовеки. Не забыть и тех людей, которых объединяла одна идея, как говорил Михаил Александрович Шолохов, «идея, за которую не на жизнь, а на смерть борется Коммунистическая партия».
Шолохов очень жизнерадостный человек. Всегда веселый, остроумный, он не мог сидеть без дела или скучать. Делу своему отдавался полностью. На досуге любил охотиться, рыбалку. У небо было прекрасное охотничье снаряжение. Завидными были ружья, особенно одно из них – нарезная английская винтовка с оптическим прицелом. Это специально на дроф (по казачьи – дудаки). Вот за этими дудаками Шолохов мог гоняться, не зная устали. Большое охотничье мастерство нужно, чтобы по-пластунски подобраться к дудакам на выстрел.
Вечерняя Москва. 1965. 21 мая. Затем: Сельская жизнь. 1965. 23 мая. Затем: Слово о Шолохове. М., Правда, 1973.
Печатается по тексту книжного издания с добавлением тех мест газетного текста, которые были изъяты при редактировании.
Плоткин Андрей (Або) Аронович (1906) – двадцатипятитысячник, председатель первого Вешенского колхоза им. С. Буденного, затем работал председателем колхоза в хуторе Лебяжий. За перегибы в своей деятельности в 1933 году получил строгое партийное взыскание и запрет на работу с колхозными массами. В письме Сталину Шолохов описывает античеловеческие способы, которые использовал Плоткин для выполнения плана по хлебозаготовкам. Вместе с тем Шолохов на всю жизнь сохранил теплое отношение к Плоткину, поздравлял его с 60-летием, а в послевоенную пору, когда остро ощущалась нехватка руководящих кадров на селе, звал его на Донщину, специально добивался разрешения в высоких сферах, чтобы он мог приехать на Дон. Но Плоткин отказался возвращаться к сельской жизни.
«Поднятая целина») есть кое-что и от Плоткина, об этом Шолохов не раз упоминал и в интервью, и в письмах.
Порой исследователи называют прототипом Давыдова только одного Плоткина. Это ошибка исследователей, недостаточно полно изучивших этот вопрос. Давыдов – это художественный образ, вобравший черты своей эпохи.